Он писал лишь о том, как жаждет увидеть ее, снова быть с ней, о том, что любит ее все так же сильно.
Но ведь она не та, что раньше. Что он увидит? Наверное, как постарело ее лицо. Морщинки вокруг глаз – она замечает их, когда смотрится в зеркало. С помощью Кристины она трижды пыталась соорудить прическу, а потом все же распустила волосы. И это платье. Разве оно модное? Она подкрасила губы, надушилась, но запах духов кажется ей кисловатым и неприятным.
Она сварила вкусные щи и накрыла на стол. Есть еще хлеб, селедка. Скромная трапеза для встречи после долгой разлуки, но что поделаешь, если сейчас все по карточкам и постоянно перебои с едой, электричеством, углем?
Вдалеке она слышит стук поездов на станции. А потом наконец долгожданный звук барахлящего двигателя. Когда она видит тот самый – в этом нет сомнений – серо-зеленый джип с брезентовым верхом, приближающийся со стороны церкви, у нее перехватывает дыхание. Она спускается по лестнице на улицу, машет рукой. И глупо улыбается.
Это наверняка он. Неужели он?
Джип останавливается, и высокий худой человек с редеющими волосами над широким лбом, густыми черными бровями, нежным взглядом, улыбкой, широкой, как летнее небо, выбирается из машины и выпрямляется в полный рост. Совсем другой и тот же самый. Разве так бывает? На нем военная форма. И выглядит он старше.
Она тут же оказывается в его объятиях, чувствует запах шерстяной ткани, сигарет и знакомый аромат Миши.
– Это ты. Это правда ты.
– Ты так вкусно пахнешь, – говорит он с тихим стоном. – Как София.
Он смотрит на нее во все глаза, пристально изучает каждую черточку ее лица, будто желая убедиться, что это действительно она. Она робко целует его. Какое счастье целовать его в щеку, в глаза, утолить свою тоску по нему. Наконец их губы находят друг друга и сливаются в долгом страстном поцелуе. Прохожие, улыбаясь, исподтишка поглядывают на счастливое воссоединение.
Водитель Франек стоит на тротуаре улыбаясь. Миша не хочет выпускать Софию из объятий, и, когда они заходят в дом, его рука остается у нее на талии. Он наклоняется и, немного навалившись на Софию, поднимает сумку. Франек следует за ним с кучей пакетов из джипа. В честь встречи Миши с Софией – а всю дорогу от Берлина они говорили только об этом – армейский повар загрузил машину мясом, сырами, маслом и хлебом, которых хватит на неделю.
Миша застывает на пороге, когда видит комнату, полную цветов.
– А у тебя, оказывается, много поклонников. Что ж, я не удивлен, – говорит он с улыбкой.
– Дети принесли их на мои именины. От моего класса.
– Значит, ты преподаешь.
– Да. Работаю учительницей.
Они сидят за столом, в комнате витает аромат цветов. Такого праздника у Софии и Кристины не было с довоенных времен. И все же к радости примешивается горечь.
– Ты ничего не слышал о родных? – тихо спрашивает Мишу София.
– Нет. Похоже, они все погибли в Пинске, там зверствовали айнзацгруппы. Я еще надеюсь, что Нюра жива. Она собиралась вернуться во Львов, но у меня нет новостей.
– Будем надеяться.
– А как Лютек? Твои дяди и тети?
София отрицательно качает головой.
– Мы думаем, их увезли в лагерь. О них ничего не известно. Но у Кристины есть весточка от Бронека.
– Он прислал письмо из Англии. Скоро вернется.
Марьянек быстро засыпает, уронив голову на стол, он сжимает в руке игрушечный автомобиль, который привез ему Миша. София переносит малыша на кроватку, и какое-то время они с Мишей стоят возле нее, взявшись за руки, и смотрят на ребенка.
Вернувшись к столу, они видят, что Кристина достала коротенькие свечи из пакета, который привезли Франек и Миша. Она ставит их на тарелки и блюдца. По одной зажигает свечи и каждый раз шепчет какое-нибудь имя. Они не включают лампочки. Печаль всегда была рядом, как вода за дамбой, и сейчас, в мерцании свечей, будто вырвавшись наружу, она наполняет комнату.
– Иногда, – едва слышно произносит София, – мне снится, что все они живы. Или так ясно ощущаю, что я на улице в гетто. После таких снов я не знаю, почему все еще живу.
Миша прижимает ее к себе.
– Я знаю.
– Почему мы живы, а они нет? Чем мы заслужили? – шепчет она. – Разве это справедливо?
– Да. Потому что мы будем жить ради них. Мир нельзя оставить таким, какой он есть. Мы сделаем его лучше.
Слова Корчака. Они сидят и молча смотрят на свечи. Потом Кристина встает, смотрит на Франека и кивает в сторону двери.
Она собирается сводить его в милое маленькое кафе и угостить пивом, чтобы он благополучно довез Мишу.
София с Мишей слышат, как они болтают, спускаясь по лестнице. Кристина смеется над какой-то шуткой Франека.
София кладет голову на плечо Миши. Мерцает свеча, они начинают разговор. Постепенно открывают друг другу годы, проведенные в разлуке. Когда он рассказывает, как выбирался из гетто, она крепко обнимает его, будто боясь потерять. Время от времени затаенная боль тенью пробегает по его лицу, даже когда он улыбается. Он нежно проводит рукой по ее щеке, и она знает, что ту же боль он читает на ее собственном лице.
Она так боялась, что они станут чужими, но теперь, когда она может дотронуться до него, провести рукой по спине, шее, губам, его тело кажется таким родным – как возвращение домой, как свежий прохладный воздух, пахнущий лесом. Знакомым и ласковым. Он нежно притягивает ее к себе, она приникает к нему. Как хорошо, как уютно в его объятиях. Ее муж. Ее любовь.
* * *
Утром в день отъезда на рассвете София берет с полки книгу Корчака, ту же самую, которую Миша подарил ей в день их свадьбы, и делает надпись: «Любимому Мише, ради нашего будущего. Не забывай». И кладет книгу в его походный мешок.
Глава 46
В длинные деревянные домики «Маленькой розы» начинает пробиваться свет, а Корчак так и не вставал из-за стола. Птицы уже проснулись и, щебеча, слетаются на веранду, чтобы подобрать крошки, которые он для них разбросал. Занавески колышутся от легкого ветерка, который приносит прохладу с полей, еще влажных от росы. Сегодня будет хороший денек. Как раз для купания.
Он слышит позади себя шепот. Опять Шимонек. Маленький мальчик стоит в ночной рубашке. Он совсем недавно у них, волосы еще не отросли.
– Пан доктор, уже пора вставать?
– Ну, если ты уже проснулся. Хочешь первым услышать хорошую новость? Сегодня мы поедем на реку.
– Можно разбудить остальных?
– Осторожно. Только если они уже просыпаются.
– А я спою песню.
– А что, неплохая идея. Некоторым людям нравится с утра первым делом услышать песню.
Шимонек затягивает песню на идиш, полную ругательств. Он выучил ее, когда был беспризорником, жил и голодал на улице.
