Должна признаться, что мне в голову пришла мысль о Джеке и бобовом зернышке.
Двор фермы был пуст. Дитер ушел к реке вместе с Рупертом и Ниаллой, сейчас они, должно быть, уже разбили лагерь. Если мне повезет, я как раз успею на чашку чаю. У меня было такое ощущение, будто я была на ногах всю ночь.
Который час, кстати?
Господи, ослепи меня вилкой для рыбы! Поезд тети Фелисити прибывает в пять минут одиннадцатого, и я совершенно забыла о ней! Отец отдаст мои кишки на подвязки!
Даже если тетушка Фелисити еще не дымится на платформе с пеной у рта, каким же образом я попаду в Доддингсли? От фермы «Голубятня» это добрых шесть миль птичьего полета, а у меня, насколько я знаю, крылья пока не отросли.
Я неслась по тропинке, размахивая руками, словно мельница, как будто это могло добавить мне скорости. К счастью, дорога все время шла под гору, и внизу я видела фургон Руперта, припаркованный под ивами.
Дитер открыл капот «остина» и копался в его внутренностях. Ниалла развешивала рубашку на кустах для просушки. Гордона Ингльби нигде не было видно, Салли Строу тоже.
— Первый шанс вырваться на солнышко, который мне подвернулся, — сообщила мне Ниалла. — Дитер занимается мотором. Что тебя так задержало?
— Который час? — взмолилась я.
— Откуда мне знать, — ответила она. — Только у Руперта есть часы, а он куда-то ушел.
Как он вечно делает. В действительности она не произнесла эти слова, но подтекст был так ясен, словно она прокричала это с верхушки Биг-Бена.
— Дитер? — позвала я.
Дитер покачал головой.
— Извините. Мне так долго запрещалось иметь часы…
— Простите, — перебила его я, — но мне надо встретить поезд.
Не успели они ответить, как я уже неслась по бечевнику на полной скорости. Легкая пробежка вдоль старой насыпи, окаймлявшей южный край поля Джубили, — и, удивительно, через несколько минут я уже прыгала по каменной дорожке к церковному кладбищу.
Часы на церковной башне показывали двадцать минут четвертого, что было невозможно. Чертова штука, вероятно, остановилась еще во времена правления Генриха VIII, и никому не было дела до того, чтобы снова ее завести.
«Глэдис», мой верный бойскаут, была точно на том месте, где я оставила ее, рядом с приходским залом. Я рванула в Букшоу.
Когда я проезжала угол Спиндл-лейн, часы, вмонтированные в стену «Тринадцати селезней», показали, что сейчас либо полдень, либо полночь. Боюсь, что я не сдержала ругательства.
Выехав из деревни, я летела как ветер на юго-запад к Букшоу, пока не достигла Малфордских ворот, где меня ждал Кларенс Мунди, опираясь на крыло автомобиля и жадно затягиваясь сигаретой. Судя по снегопаду окурков на дороге, это явно была не первая.
— Привет, Кларенс, — поздоровалась я. — Который час?
— Десять сотен часов, — ответил он, глянув на затейливые военные наручные часы. — Скорее садись.
Он включил сцепление, пока я усаживалась, и мы рванули, как ракета.
Пока мы неслись по дорогам вдоль изгородей, Кларенс работал с рычагом переключения скоростей, словно заклинатель змей с упрямой коброй, каждые несколько секунд сжимая головку рычага и переводя ее в новое положение. За окном пейзаж превращался во все ускоряющееся расплывчатое зеленое пятно, пока мне не захотелось крикнуть: «Ура!», но я сдержалась.
Во время войны Кларенс управлял гигантскими аэропланами «Сандерленд», бесконечно патрулируя обширную Атлантику в поисках немецких подводных лодок, и, когда мы практически летели между теснящимися изгородями, он, кажется, все еще представлял, что управляет одним из этих бегемотов. В любой момент, думала я, он может наклонить руль на себя, и мы поднимемся в воздух. Возможно, на пути в летнее небо мы даже заметим Харриет.
До того как выйти замуж за отца, Харриет пилотировала свой собственный хэвилендовский двухместный самолет, который она назвала «Голубым призраком», и я иногда представляла, как она летит одна в солнечном свете, ныряя в облака и выныривая из них, в компании одного лишь ветра.
Кларенс затормозил юзом у одного края платформы Доддингсли в тот момент, когда поезд приблизился к другому.
— Пять минут одиннадцатого, — сказал он, взглянув на часы. — Минута в минуту.
Как я и предвидела, первым пассажиром, вышедшим из вагона, оказалась тетушка Фелисити. Несмотря на жару, она была одета в длинную светлую автомобильную куртку и большой шлем от солнца, завязанный под подбородком широкой голубой лентой. Разные предметы топорщились от нее во всех направлениях: шляпные булавки, ручки зонтов, свернутые в трубочку журналы, газеты, трости-сиденья и тому подобное. Она напоминала ходячее птичье гнездо или, скорее, передвижной стог сена.
— Возьми мой багаж, Кларенс, — сказала она, — и осторожнее с крокодилом.
— С крокодилом? — уточнил Кларенс, подняв брови.
— С сумкой, — пояснила тетя Фелисити. — Новой, из «Хэрродс», и я не хочу, чтобы ее испортил неуклюжий сельский житель на какой-то забытой богом железнодорожной станции. Флавия, — добавила она, — ты можешь понести мою грелку.
8
Доггер встретил нас у парадного входа. Он выудил тряпичный кошелек для монет из кармана и вопросительно поднял брови в адрес Кларенса.
— Два шиллинга, — сказал Кларенс, — дорога туда и обратно плюс ожидание.
Пока Доггер отсчитывал деньги, тетушка Фелисити откинулась назад, рассматривая фасад дома.
— Шокирует, — заметила она. — Это место становится все более запущенным прямо на глазах.
Я не была в настроении говорить ей, что, когда дело касается расходов, отец заходит в тупик. Дом принадлежал Харриет, которая умерла молодой, неожиданно, не позаботившись оставить завещание. Теперь, из-за того, что отец именовал «затруднениями», маловероятно, что мы сможем еще долго оставаться в Букшоу.
— Отнеси сумки в мою комнату, Доггер, — распорядилась тетушка Фелисити, возвращая взор на землю, — и осторожно с крокодилом.
— Да, мисс Фелисити, — сказал Доггер, уже взяв по ивовой корзине под мышки и по чемодану в каждую руку. — «Хэрродс», полагаю.
— Тетя Фелисити приехала, — сказала я, проскользнув на кухню. — Почему-то мне не очень хочется есть. Думаю, я сделаю себе сэндвич с латуком и перекушу в комнате.
— Вы не сделаете ничего подобного, мисс, — заявила миссис Мюллет. — Я сделала чудесный заливной салат со свеклой и тому подобным.
Я скорчила жуткую гримасу, но, когда она неожиданно взглянула на меня, я припомнила уловку Ниаллы и умно превратила гримасу в зевок, прикрыв рот ладонью.
