Моему любопытству придется подождать.
Для человека, которому только что угрожали лезвием острой мотыги, Руперт был в удивительно хорошем настроении. Я видела, как его сухая ступня описывает круги, словно бледная рыбка, прямо под поверхностью воды.
Он опустил два пальца в реку и игриво брызнул пару капель воды в моем направлении.
— Тебе лучше топать домой, как следует поесть и хорошенько выспаться. Завтра большой день.
— Так точно, — ответила я, вставая на ноги. — Ни за что его не пропущу. Я без ума от кукольных спектаклей.
9
Ужин мы как-то пережили, со стола было убрано. Мы сидели вокруг в ожидании, пока кто-то придумает предлог, благодаря которому мы сможем разойтись каждый по своим делам: отец к маркам, Даффи в библиотеку, Фели к зеркалу, тетушка Фелисити в одну из обширных гостевых спален, а я — в лабораторию.
— И как нынче Лондон, Лисси? — поинтересовался отец.
Поскольку едва ли не каждые две недели он ездил туда на очередную выставку марок, он точно знал, как нынче Лондон. Хотя эти путешествия он всегда обставлял как сверхсекретную военную операцию. Отец предпочел бы, чтобы его поджарили, чем допустил бы, чтобы тетушка Фелисити узнала, что он в Городе.
«Она до сих пор сохранила все зубы, — говаривал он нам, — и умеет ими пользоваться».
По словам Фели, это означало, что она хочет, чтобы все было по ее желанию. По словам Даффи — что она кровавая тиранша.
— Лондон? — сказала тетушка Фелисити. — Лондон всегда один и тот же: копоть, голуби и Клемент Аттли.
[37]
Одна потеря за другой. Следует нанять людей с сетями ловить детей, которые бродят в Кенсингтоне, и поездами отправлять их работать на электространциях в Баттерси и Бэнксайде. Если на переключателях будут люди получше, может, электричество не будет так часто отключаться.
Даффи, которой из-за гостей не позволили читать за обедом, сидела за столом прямо напротив меня, медленно и мучительно скосив глаза на нос, как будто ее мозг только что умер и зрительные нервы и мышцы подергивались в последних приступах. Я не доставлю ей удовольствия улыбкой.
— Не знаю, куда катится мир, — продолжала тетушка Фелисити. — Я содрогаюсь при мысли о людях, с которыми нынче можно столкнуться, например, с тем мужчиной в поезде. Ты видела его на платформе, Флавия?
Я покачала головой.
— Я тоже не видела, — сказала она, — но уверена, что он держался позади, потому что думал, что я позову полицию. Всю дорогу из Лондона совал голову к нам в купе, спрашивал, приехали ли мы уже в Доддингсли. Подозрительный тип, да. Кожаные заплатки на локтях и бандана на шее, словно у вульгарного парижского танцора. Это следует запретить. В итоге мне пришлось поставить его на место. «Когда поезд остановится и на знаке за окном будет написано „Доддингсли“, — сказала я ему, — мы прибудем в Доддингсли, и ни секундой раньше».
Теперь казалось, что мозг Даффи не просто умер, но начал свертываться. Ее правый зрачок закатился в один угол, а второй глаз выглядел так, будто вот-вот взорвется и вылетит из головы.
Производить это впечатление она тренировалась годами, развивая способность выкатывать глаза в разных направлениях одновременно.
«Последствия давней экзофтальмии», — как она однажды сказала, когда я упрашивала ее научить меня этому фокусу. Я практиковалась перед стеклом, пока моя голова не начала раскалываться, но никогда не могла добиться большего, чем легкое боковое косоглазие.
«Пути Господни неисповедимы», — заметила она, когда я сообщила ей о своей неудаче.
Это точно. Воспоминание о словах Даффи подало мне идею.
— Можно мне уйти? — спросила я, отодвигая стул. — Я забыла помолиться утром, хотела бы сделать это сейчас.
Глаза Даффи вернулись на место, и челюсть отвисла — я предпочитаю думать, что от восхищения.
Когда я открыла дверь и вошла в лабораторию, микроскоп Лейтца, некогда принадлежавший дяде Тару, приветствовал меня медным блеском. Здесь, рядом с окном, я смогу настроить его отражающее зеркало, чтобы сфокусировать лучи садящегося солнца в окуляре.
Я отрезала ромбовидный образец от одного из листьев, принесенных из места, которое теперь мысленно называла Тайным садом в лесу Джиббет, и поместила его на стекло под линзой.
Настроив резкость, благодаря инструменту, увеличивающему в сто раз, я почти сразу нашла то, что искала: зазубренные цистолиты, шипами выступавшие на поверхности листа. Я подцепила лист щипчиками, позаимствованными из косметички Фели. Если я права, на другой стороне листа будет еще больше этих похожих на зубцы волосков. Так и оказалось! В окуляре микроскопа они то приходили в фокус, то размывались. Я просидела несколько минут, разглядывая твердые волоски углекислой соли кальция, которые, насколько я помнила, впервые были описаны Хью Алджерноном Уэдделом, великим ботаником и бывалым путешественником.
Больше для развлечения, чем с другой целью, я поместила лист в пробирку, в которую я влила пару унций разбавленной соляной кислоты, закрыла пробкой и хорошенько потрясла. Поднеся пробирку к свету, я увидела, как образуются и всплывают на поверхность мелкие пузырьки диоксида углерода, по мере того как кислота вступает в реакцию с углекислой солью кальция в крошечных отростках.
Тест не определяющий, поскольку цистолиты присутствуют в некоторых видах крапивы, например. Чтобы подтвердить свою находку, мне надо двинуться дальше.
Я буду вечно благодарна дядюшке Тару, который перед смертью в 1928 году оформил пожизненную подписку на «Химические выдержки и труды», которые, поскольку редакторов не проинформировали о его смерти, до сих пор регулярно прибывали каждый месяц на стол в вестибюле Букшоу.
Кипы этих захватывающих журналов, каждый выпуск с обложкой того синего цвета, который бывает у неба в середине марта, теперь были сложены по всем углам моей лаборатории, и именно в них — в одном из выпусков 1941 года, точнее — я нашла описание только что открытого теста Дюкенуа-Ливайна. Сейчас я собиралась воспроизвести собственную версию этой процедуры.
Для начала мне потребуется небольшое количество хлороформа. Поскольку последнюю бутылочку я потратила в марте на неудачную попытку шоу фейерверков на южной лужайке Букшоу, по случаю дня рождения Джозефа Пристли, первым делом надо изготовить свежую порцию.
Быстрый набег под лестницу позволил разжиться (в чулане миссис Мюллет) жестяной банкой отбеливающего порошка с хлором и (в ее кладовой для продуктов) бутылочкой чистого ванильного экстракта.
Вернувшись в безопасность лаборатории, я заперла дверь и закатила рукава.
