— Салли, — поправила я.
Хотя мысль была интересная, я знала, что Руперт курил марихуану в лесу Джиббет в обществе Гордона Ингльби. Но вряд ли я могла рассказать это Ниалле. Салли Строу нигде не было видно.
— Я думала, вы сказали, что он ушел по поводу фургона.
— О, Флавия, ты такая… — Она вмиг подавила последнее слово. — Конечно, я так сказала. Я не хотела полоскать наше грязное белье перед незнакомцем.
Она имела в виду меня — или она говорила о Дитере?
— Руперт вечно окуривает себя дымом, пытаясь заглушить духи своих проституток. Я их чувствую. Но я зашла слишком далеко, — добавила она уныло. — Я открыла фургон и швырнула в него первым, что подвернулось под руку. Не стоило этого делать. Это оказалась его новая кукла Джек, он неделями над ней работал. Старый Джек теряет вид, понимаешь ли, и может развалиться в самый неподходящий момент. Как я, — запричитала она, и ее снова стошнило.
Жаль, что я не могла оказаться полезной, но это была одна из тех ситуаций, когда свидетель ничем не может помочь.
— Он провел всю ночь на ногах, пытаясь починить эту штуку.
Судя по свежим отметинам на ее шее, ночью Руперт не только латал куклу.
— О, я хочу умереть, — застонала она.
Послышался стук в дверь: резкая быстрая череда «та-та-та-та».
— Кто здесь? — требовательно спросил женский голос, и мое сердце сжалось. Синтия Ричардсон. — Другим могут потребоваться удобства, — крикнула она. — Пожалуйста, будьте более внимательными к нуждам других людей.
— Выхожу, миссис Ричардсон, — отозвалась я. — Это я, Флавия.
Черт бы побрал эту женщину! Как я могу быстро симулировать нездоровье?
Я схватила хлопковое полотенце для рук с кольца около раковины и грубо потерла лицо. Кровь прилила к коже. Я взъерошила волосы, пустила воду в кране и побрызгала свое краснеющее чело и выпустила струйку слюны, ужасно повисшую в углу рта.
Затем я слила воду в туалете и отперла дверь.
Ожидая, пока Синтия ее откроет (я знала, что она это сделает), я поймала свое отражение в зеркале: воплощение жертвы малярии, чей доктор только что вышел позвонить гробовщику.
Когда ручка повернулась и дверь распахнулась внутрь, я сделала пару неверных шагов в коридор, надувая щеки с таким видом, будто меня вот-вот вырвет. Синтия отпрянула к стене.
— Простите, миссис Ричардсон, — дрожащим голосом сказала я. — Меня только что стошнило. Должно быть, съела что-то не то. Ниалла была очень добра ко мне… Я думаю, глоток свежего воздуха — и я буду в порядке.
И я проковыляла мимо нее с Ниаллой в кильватере; Синтия даже не посмотрела на нее.
— Ты потрясающая, — сказала Ниалла. — Правда. Ты это знаешь?
Мы сидели на могильной плите на церковном кладбище в ожидании, пока солнце высушит мое возбужденное лицо. Ниалла отложила помаду и копалась в сумочке в поисках расчески.
— Да, — ответила я прозаично. Это правда, какой смысл отрицать?
— А! — раздался голос. — Вот вы где!
К нам торопливо приближался щеголеватый человечек в широких брюках и пиджаке поверх желтой шелковой рубашки. Его шею обматывал розовато-лиловый эскотский галстук,
[43]
между зубов торчала незажженная трубка. Он осторожно переступал из стороны в сторону, стараясь не ступить в просевшие могилы.
— О боже! — простонала Ниалла, не шевеля губами, и затем обратилась к нему: — Привет, Матт. Короткий день в обезьяннике?
— Где Руперт? — спросил тот. — Внутри?
— Как приятно видеть тебя, Ниалла, — сказала Ниалла. — Как ты чудесно сегодня выглядишь, Ниалла. Забыл о манерах, Матт?
Матт — или кто он там? — развернулся на каблуках и пошлепал к приходскому залу, продолжая следить, куда ступает.
— Матт Уилмотт, — пояснила Ниалла. — Продюсер Руперта на «Би-би-си». На прошлой неделе у них была бурная стычка, и Руперт ушел прямо в ее разгар. Оставил с носом Матта и «Тетушку» — имею в виду корпорацию. Но как, черт возьми, он нас нашел? Руперт полагал, здесь мы будем в безопасности. «Удалимся в малонаселенную местность», как он выразился.
— Он сошел с поезда в Доддингсли вчера утром, — сказала я, совершив дедуктивное усилие и зная, что я права.
Ниалла вздохнула.
— Мне лучше пойти внутрь. Там будет фейерверк.
Не успели мы подойти к дверям, как я услышала голос Руперта, яростно отдававшийся эхом в зале.
— Мне плевать, что сказал Тони. Тони может засунуть себе в зад кисточку, и ты тоже, Матт, подумай об этом. Вы нагадили на Руперта Порсона в последний раз — многие из вас.
Когда мы вошли, Руперт был на середине маленькой лестницы, ведущей на сцену. Матт стоял в центре зала, положив руки на бедра. Никто, похоже, нас не заметил.
— О, прекрати, Руперт. Тони имеет полное право указать тебе, когда ты переходишь черту. И внемли мне, Руперт, на этот раз ты действительно переступил черту, и весьма. Все это очень хорошо — разворошить осиное гнездо и затем уклониться от критики, отправившись давать уличные представления. Так ты всегда поступаешь, верно? Но на этот раз ты как минимум обязан вежливо выслушать его.
— Я не должен Тони даже куриную гузку.
— Здесь ты ошибаешься, старик. Из скольких переделок он тебя вытаскивал?
Руперт ничего не говорил, пока Матт загибал пальцы.
— Что ж, посмотрим: маленький инцидент с Марко. Затем еще один с Сандрой Пэйсли — мерзкое дельце. Потом дельце со Спаркманом и Блонделем — это обошлось «Би-би-си» в приличную сумму. Не говоря уже о…
— Заткни глотку, Матт!
Матт продолжил считать:
— Не говоря уже о той девушке в Бэкенхеме… как бишь ее? Лулу? Лулу, бога ради!
— Заткнись! Заткнись! Заткнись!
Руперта охватил сильный приступ ярости. Он слетел со ступенек, скобы на его негнущейся ноге жутко клацали. Я глянула на Ниаллу, которая внезапно побледнела и неподвижно застыла, как гипсовая Мадонна. Ее рука была около рта.
— Садись в свой чертов «ягуар», коротышка, и убирайся прямо в ад! — зарычал Руперт. — Оставь меня в покое!
Матт не испугался. Даже несмотря на то, что теперь они оказались нос к носу, он не отступил на ни дюйм. Вместо этого он снял воображаемую нитку с рукава своего пиджака и сделал вид, что наблюдает за тем, как она планирует на пол.
— Я не на машине, старик. Приехал на поезде. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что «Би-би-си» урезает издержки из-за фестиваля Британии
[44]
в следующем году, и всякое такое.
