Каким-то образом собака мне о чем-то напомнила, но о чем?
Конечно же! Матт Уилмотт! «Тринадцать селезней»! Матт Уилмотт остановился в «Тринадцати селезнях».
Если миссис Мюллет можно верить, дождь начался вскоре после начала представления. Матт был там примерно в шесть сорок — ну, шесть сорок пять, я видела его собственными глазами. Вряд ли он уехал в Лондон в такую непогоду. Нет, если бы он планировал уехать, он бы сделал это до спектакля. Явно у него были еще дела с Рупертом.
Ergo,
[58]
в этот самый момент он поглощает бекон и яйца в «Тринадцати селезнях», единственной гостинице в Бишоп-Лейси.
К счастью, я была уже одета.
В доме было тихо, как в склепе, когда я кралась вниз по восточной лестнице. Треволнения прошлой ночи исчерпали силы у всех, и они, предполагаю, все еще храпят в своих комнатах, словно стая выздоравливающих вампиров.
Когда я выскользнула из кухонной двери, мне, однако, пришлось резко остановиться. На деревянной подставке рядом с дверью между двумя полными бутылками, которые на заре оставил у нас на пороге молочник, втиснулся пакет.
Он был пурпурно-гнойничкового цвета. Прозрачный целлофан, в который он был завернут, уберег его от вчерашнего дождя. Наверху золотыми буквами были написаны слова: «Шоколад миледи — отборное ассорти — 2 фунта. Выбор герцогини». Вдоль он был перевязан ленточкой оттенка увядшей красной розы. Карточка все еще держалась, под углом, словно головной убор Безумного шляпника.
Я видела эту коробку раньше. Я видела ее несколько дней назад в засиженной мухами витрине кондитерской мисс Кул, она же почта на главной улице, где коробка изнывала с незапамятных времен — возможно, с войны, если не раньше. И я сразу же догадалась, кто принес ее к черному входу в Букшоу — Нед Кроппер.
Нед зарабатывал семь фунтов в неделю, выполняя поденные работы у Тулли Стокера в «Тринадцати селезнях», и, как многие другие, был сражен моей сестрой Офелией. Несмотря на то что вчера вечером он сопровождал на «Джека и бобовое зернышко» дочь Тулли, Мэри, это не удержало его от того, чтобы оставить свой полночный дар любви на нашем крыльце, подобно влюбленному мартовскому коту, приносящему мышь к ногам хозяйки.
Шоколадки настолько старые, подумала я, что наверняка кишат бесчисленными разновидностями любопытной плесени, но, к сожалению, у меня не было времени заняться исследованием. Неохотно я вернулась на кухню и засунула коробку в верхний ящик морозильной камеры. Я разберусь с Фели позже.
— Нед!
Я одарила его улыбкой и взмахом сильно растопыренных пальцев, на манер того, как обучают делать членов королевской семьи. С закатанными рукавами и набриолиненными волосами, напоминающими мокрый стог сена, Нед стоял высоко на верхушке покатой крыши «Тринадцати селезней», упираясь каблуками в колпак дымовой трубы, и с помощью кисти размазывал горячую смолу по черепицам, которые выглядели настолько старыми, будто глину для них обжигал король Альфред.
[59]
— Спускайся! — крикнула я.
— Не могу, Флавия. На кухне течет. Тулли хочет, чтобы это починили до прихода инспектора. Сказал, он будет тут рано утром.
— Мне надо поговорить с тобой, — сказала я, понижая голос до громкого сценического шепота. — Я не могу все время докрикиваться до крыши.
— Тебе придется подняться наверх. — Он указал на стремянку, прислоненную к стене. — Осторожно.
Стремянка была такой же древней, как сам постоялый двор, по крайней мере мне так показалось. Она качалась и вертелась, скрипя и жутко постанывая, пока я карабкалась по ней.
— Ты насчет прошлого вечера? — спросил Нед, когда я добралась до верхушки.
Дважды проклятье! Если я так прозрачна, что даже кто-то типа Неда видит меня насквозь, с тем же успехом я могу оставить дело полиции.
— Нет, — ответила я, — на самом деле нет, мистер Умные Штаны. Некая персона попросила меня сказать тебе спасибо за милый подарок.
— Правда? — сказал Нед, и черты его лица расплылись в ухмылке классического сельского дурачка. Фольклорное общество поставило бы его перед кинокамерой, не успели бы вы три раза повернуться вокруг своей оси и плюнуть против ветра.
— Она бы пришла сама, но злой отец заточил ее в башне и кормит крошками с пола и отвратительными объедками.
— Хо! — сказал Нед. — Она не выглядела особенно недокормленной прошлым вечером. — Его черты омрачились, как будто он только что вспомнил, что произошло. — Грустные дела, я об этом кукольнике, — добавил он. — Жаль его.
— Я рада, Нед. У него было не так много друзей в мире, знаешь ли. Было бы мило, если бы ты высказал соболезнования мистеру Уилмотту. Кто-то сказал, что он остановился здесь.
Это была ложь, но с благими намерениями.
— Разве? Не знаю. Все, что я знаю, — это «Крыша! Крыша! Крыша!» — звучит по-вороньи, да? Особенно если сказать вот так: «Кры-кры-кры!»
Я покачала головой и начала спускаться по неустойчивой лестнице.
— Посмотри на себя, — окликнул меня Нед. — Ты перемазалась смолой.
— Как крыша, — сказала я, взглянув на свои грязные ладони и платье. Нед согнулся от смеха, и я выдавила прочувствованную улыбку.
Я бы с радостью скормила его свиньям.
— Она не отмывается, знаешь ли. Останется по всему телу, даже когда ты станешь старушкой.
Я подумала, где Нед подцепил этот рустикальный фольклор — вероятно, от Тулли. Я точно знала, что Майкл Фарадей синтезировал тетрахлорэтилен в 1820-х годах нагреванием гексахлорэтана и выделением хлора по мере того, как он разлагался. Образовавшийся в результате растворитель может удалить смолу с ткани. К несчастью, как бы мне ни хотелось это попробовать, у меня не было времени повторить открытие Фарадея. Вместо этого мне придется прибегнуть к майонезу, как рекомендует «Карманный справочник дворецкого и лакея», на который я наткнулась одним дождливым днем, сунув нос в кладовую в Букшоу.
— Может, Мэри знает? Она где-то здесь?
Я бы не посмела вторгнуться и спросить у Тулли о выгодном постояльце. Если быть абсолютно честной, я его боюсь, хотя сложно сказать точно почему.
— Мэри? Она понесла недельную стирку в прачечную, а потом, скорее всего, пойдет в церковь.
Церковь! Полейте меня маслом! Я совсем забыла про церковь. Отец побагровеет от ярости!
— Спасибо, Нед! — крикнула я, хватая «Глэдис» с опоры для велосипедов. — Увидимся!
— Увидимся! — засмеялся Нед и, словно Санта-Клаус, вернулся к работе.
Как я и опасалась, отец стоял у парадного входа, поглядывая на часы, когда я плавно затормозила.
