Этот вопрос глодал мое подсознание, словно крыса веревку, но до сего момента я полностью этого не осознавала.
Доггер подышал на верх отцовских полковых «полувеллингтонов», перед тем как ответить, с любовью наводя последний лоск на блестящую черную поверхность рукавом рубашки.
— Обстоятельства свидетельствовали против этого, — сказал он. — Мистер Порсон был перфекционистом. Он сам изготовил все свое оборудование. Кукольник работает в темноте. Здесь нет места для ошибки. Обтрепавшийся электрический провод даже не обсуждается.
— Он не обтрепался, — заметила я. — Я видела его, когда была за сценой с инспектором Хьюиттом. Изоляцию срезали.
— Я бы удивился, если бы это было не так, — сообщил он.
— Поздравления по поводу блестящей дедукции, — сказала я, — хотя мне этот вывод в голову не пришел.
Определенно не пришел потому, что женский мозг работает иначе.
С высоты птичьего полета мужской мозг, должно быть, выглядит очень похожим на каналы Европы, с мыслями, буксируемыми тяжело бредущими по берегу ломовыми лошадьми. Нет никакого сомнения, что, несмотря на дождь и слякоть, они достигнут пункта назначения, просто следуя череде соединяющихся дорог.
Но женский мозг, исходя даже из моего скудного опыта, больше напоминает обширное, кишащее живностью болото, но болото, которое тут же узнает, когда незнакомец всего лишь омочит носок ботинка в его водах. Люди, обсуждающие этот феномен, именуют его «женской интуицией».
Хотя я сделала то же самое умозаключение, что и Доггер, я пришла к нему совсем другим путем.
Во-первых, хотя было очевидно, что Руперта убили за то, что он причинил зло какой-то женщине, думаю, что я почти с первой секунды его смерти знала, что убийца не Ниалла.
— В тот миг, когда он рухнул на сцену, — сказала я, — Ниалла вскочила на ноги и бросилась к нему. Ее первым, и автоматическим, движением было помочь ему.
Доггер потер подбородок и кивнул.
— Но она заставила себя остановиться, — продолжила я, — как только увидела дым и искры. Она быстро поняла, что прикосновение к любой части его тела может означать немедленную смерть. Для нее — и ее ребенка.
— Да, — сказал Доггер, — я это тоже заметил.
— Следовательно, Ниалла не убийца.
— Полагаю, вы вполне можете вычеркнуть ее из вашего списка, — подтвердил Доггер.
Только на полпути к ферме «Голубятня» я поняла, как же я устала. Я встала до рассвета и с тех пор из кожи вон лезла. Но время имело значение: если я не окажусь там раньше инспектора Хьюитта, я не узнаю ужасающие подробности, пока не прочитаю о них в «Новостях мира».
[88]
На этот раз, вместо того чтобы пересекать реку позади церкви, я решила поехать в объезд по дороге в Хинли и добраться до фермы с запада. Таким образом я получу возможность осмотреть местность с высоты и к тому же смогу держаться под прикрытием леса Джиббет. Теперь, когда петля затягивалась, так сказать, не стоит подвергать себя опасности наткнуться на засаду хладнокровного убийцы.
К тому времени, как я проехала полпути по известковой дороге холма Джиббет, я чувствовала, будто моя кровь стала грязью, а туфли сделаны из свинца. В других обстоятельствах я бы забралась в густую чащу вздремнуть, но не в этот раз. Время истекало, и, как любил говорить отец, «усталость — оправдание хама».
Слушая вздохи и шепот ветра в верхушках деревьев леса Джиббет, я поймала себя на мысли, что где-то в глубине надеюсь, что выскочит Безумная Мэг и отвлечет меня от моей миссии. Но этому не суждено было осуществиться: кроме овсянки, постукивавшей, будто занятой сапожник, в дальнем конце леса, не было никаких признаков жизни.
Когда я добралась до верхушки холма, передо мной в сторону реки расстелилось поле Джубили — ковер цвета электрик. Когда вспыхнула война, Гордону пришлось выращивать лен, по крайней мере, как мне рассказывала миссис Мюллет, по приказу правительства его величества, которому он требовался для того, чтобы изготавливать парашюты. Но война в Британии давным давно закончилась, и парашюты больше не требовались в таком количестве.
Тем не менее, даже работая под прикрытием военной необходимости, похоже, Гордон сумел сохранить свой конопляный огород, ловко скрытый среди деревьев леса Джиббет и известный лишь горстке людей.
Который из них, подумала я, — если это был один из них — помимо столь страстной ненависти, чтобы захотеть совершить убийство, обладал достаточными познаниями в электричестве, чтобы подстроить ловушку Руперту?
Вспышка света привлекла мое внимание: отражение сбоку от дороги. Я сразу же увидела, что это один из придорожных орнаментов из рухляди, которые делает Безумная Мэг, он свисал на веревке с куста ежевики. Это был не более чем зазубренный обломок хромированного радиатора, отвалившегося от какого-то автомобиля на неровной дороге. Позади него болтался и лениво поблескивал на солнце (это он привлек мой взгляд) маленький круглый серебристый диск, который, судя по красным пятнам, когда-то был крышечкой на полупинтовой бутылке с краской.
Это напомнило мне, как ни странно, о том, что я испытала в прошлом году, когда отец возил Офелию, Дафну и меня в Лондон на полуночную службу в Бромптонскую часовню. В момент возвеличивания евхаристии, когда священник чрезмерно долго держал над головой круглую белую облатку (которую некоторые из нас считают Телом Христовым), на миг она поймала свет свечей и цветное отражение алтаря, засверкав неземным переливающимся блеском, одновременно не плотным и не прозрачным. В тот миг мне показалось, что это знак, что вот-вот случится что-то важное.
Теперь, на опушке леса Джиббет, в моей голове выступы каких-то зубчатых колесиков встали на свои места. Мне показалось, что я даже слышу щелчки.
Церковь. Щелк! Викарий. Щелк! Висящий диск. Щелк! Велосипедный зажим. Щелк! Крышка от бутылки с краской. Щелк! Мэг. Щелк!
И я как будто увидела: викарий был здесь, на ферме «Голубятня», в прошлый четверг. Здесь он зацепился брючиной за велосипедную цепь и потерял зажим. Он все-таки воспользовался им, в конце концов! И это здесь, на известняковой дороге, он упал. Белые пятна на черном облачении священника появились из-за этого.
Безумная Мэг, сорока с многолетним стажем, нашла зажим и, как она делает со всеми блестящими металлическими предметами, подобрала его и принесла с собой в дом священника.
Она вышвырнула меня. Забрала браслет старой Мэг и вышвырнула ее, вот так вот. Дрянь, дрянь!
Слова Мэг эхом отозвались в моей памяти. Она говорила о жене викария.
Это Синтия Ричардсон забрала у Мэг велосипедный зажим — ее «браслет» — и выставила из дома священника.
