Карлони упал на колени, разомкнув сведенные судорогой руки Огюста и, отшатнувшись, не крикнул, а взвизгнул:
– Нет!!!
Лоб главного был пересечен широкой полосой крови, кровь испачкала его светлые волосы, залила рукава пальто.
– Не может быть! – рыдая, простонал Джованни.
– Август Августович, голубчик, отец родной! Да что ж это такое?! – возопил Максим Салин и тут же опомнился и взревел, поворачиваясь к рабочим: – Что же вы встали?! Доктора! И на воздух, на воздух несите его!
Кто-то кинул на настил брезент, на него осторожно переложили раненого, и человек десять, подхватив брезент с разных сторон, понесли его со второго яруса вниз и затем к пролету дверей. На улице уже собралась целая толпа рабочих, и Джованни принялся их расталкивать, крича:
– Место дайте! Место! Вот сюда кладите! И позовите доктора!
– Не доктор тут нужен, а поп! – склоняясь над раненым, проговорил какой-то старый рабочий. – Попа, ребята, зовите!
– Какой тебе, к лешему, поп? – возразил кто-то. – Он же не справославный. Ихнего надо попа… А где ж у их церква-то?
– Жену надо позвать, – проговорил Максим Тихонович. – Может, еще застанет живого…
– А он жив?! – с надеждой воскликнул Джованни.
– Дышит еще… Дайте платок кто-нибудь, кровь-то смыть… Вся голова, кажись, разбита… О, Господи, воля Твоя! Да за что же? Позовите жену, жену его! И Алексея Васильевича!
Молодой каменщик Андрей Песков, которому случалось приходить с поручениями в дом главного архитектора, кинулся выполнять распоряжение мастера. Добежав до особняка Монферрана, он безошибочно отыскал парадный вход и помчался по лестнице, едва не сшибив по дороге выскочившую ему навстречу горничную. Варя ахнула и отшатнулась. Внизу на чем свет стоит ругался дворник.
– Кого тебе, черт лохматый?! – завизжала Варя. – Нету хозяина! Нету!
– Хозяйку позови! – задыхаясь, потребовал Андрей.
– И ее нет. Оне с Алексеем Васильевичем и с Леночкой в Летний сад пешком ушли. А что случилось-то?
Песков только махнул рукой и побежал вниз. Путь до Летнего сада был неблизок, но, добежав до набережной, рабочий увидел кативший вдоль Невы возок и прицепился к нему сзади. Когда возок поравнялся с решеткой Летнего сада, парень спрыгнул на мостовую и вбежал в ворота. Какие-то дамы, как раз выходившие на набережную, с возгласом шарахнулись прочь от несущейся на них чумазой фигуры.
– Боже, до чего обнаглело мужичье! – вскричала одна из дам. – И, как водится, городового не видно…
Андрей между тем заметался по аллеям сада, ища не госпожу де Монферран – ее он видел всего один раз и мог не узнать, – а Алексея Васильевича.
Он увидел его, пробежав сад почти до конца. Алексей весело бегал вокруг пруда, и за ним с хохотом гонялась шестилетняя девочка, одетая как кукла, в беленькой шубке, в белых башмачках, и как кукла хорошенькая, черноглазая, с массой черных завитушек, с абрикосовым румянцем на пухлых щеках. На берегу пруда стояла стройная молодая дама (она действительно показалась Андрею совсем молодой). Голубое шелковое платье с кринолином-колоколом и короткая меховая накидка подчеркивали ее тонкую талию, изящную осанку.
«Она!» – подумал Песков, и ему стало страшно, что ей надо сказать это…
Дама стояла к нему спиной, и, подбегая, он услышал, как она окликнула Алексея, и тот ей что-то ответил по-французски.
Обернувшись, Алексей Васильевич увидел рабочего.
– О Господи! – вырвалось у него. – Ты, малый, ведь со строительства… я тебя знаю. Что там такое, говори!
Элиза тоже обернулась. Ее лицо побелело.
– Что? – глухо спросила она.
– Сударыня! – заикаясь, выдохнул Андрей. – Я… Вам туда, к собору, надо идти… Поживее бы… Господина главного архитектора досками завалило сейчас. Еле живого вытащили…
– Ты с ума спятил! – не своим голосом закричал Алексей.
Элиза вздрогнула, вся прогнулась, точно ее ударили ножом в спину, и коротко, почти спокойно произнесла:
– Нет!
Вслед за тем она круто повернулась, кинулась к воротам сада и в следующее мгновение выбежала на набережную канала.
– Элиза Эмильевна, стойте! Не пешком же! Я карету найду сейчас! – бросаясь за нею, закричал Алексей.
Но его задержала дочь, которую он несколько мгновений не мог подхватить на руки, девочка дергала его за пальто и пыталась что-то у него спросить.
А в эти самые мгновения Элиза уже оказалась возле ограды набережной, где полминуты назад юный драгунский офицер осадил своего коня и сошел с седла, чтобы поговорить с остановившим его полным господином. Растолкав их обоих в разные стороны, мадам де Монферран вырвала из рук ошеломленного юноши поводья, поставила левую ногу в стремя и легко, одним движением вскочила в седло. Она села в него по-мужски, верхом, как садилась в цирке. Ее кринолин встал дыбом на крупе коня. Прежде чем кто-нибудь успел что-то понять и даже просто толком рассмотреть, драгунский конь с места рванулся в галоп и понесся к Марсову полю и через поле наискосок в направлении Невского проспекта.
– Что это значит?! – завопил офицерик, когда пыль, взвившаяся возле него, стала уже оседать. – Кто это такая?! Мой конь! Она сошла сума!
– Бес-баба! – восхищенно возопил некий молодой кучер, с трудом успевший осадить свою лошадь перед промчавшейся мимо всадницей. – Ух, бес-баба!
– Милый! – тотчас подскочил к нему Алексей, прижимая к себе хнычущую дочку. – На Исаакиевскую площадь свези нас поскорее! Весь кошелек отдам!
Тем временем Элиза уже неслась на всем скаку по Невскому проспекту, уже доскакала до Малой Морской, повернула, обогнула Лобановский дворец, и перед нею, одетый в леса, огромный и грозный, вырос собор. До сих пор в ее сознании не было ни одной отчетливой мысли, но при виде собора она вдруг подумала, вернее, с невероятной ясностью вспомнила, что в одной из галерей его гигантского фундамента есть склеп, который Анри тщеславно и просто приготовил для себя…
Два года назад он составил завещание и в нем, подобно многим европейским архитекторам, просил, чтобы после смерти его не разлучали с собором.
Конь подлетел уже к западным воротам изгороди, и тогда Элиза увидела, что ворота закрыты, и сообразила, что их закрыли за ненадобностью уже месяц назад, чтобы меньше было соблазна посторонним проникать на строительство. Надо было развернуться и обогнуть собор с юга, но она не могла потерять еще одну лишнюю минуту. Конь, послушный ее посылу, взлетел в воздух и перемахнул полуторасаженную изгородь.
– Батюшки-светы! – возопил кто-то, шарахаясь от всадницы.
Оглянувшись, разом охватив взглядом всю западную часть площадки, Элиза сразу увидела сгрудившуюся возле западного угла, на стилобате и на ступенях толпу рабочих. Она поскакала туда и взлетела по ступеням, уже осмысляя случившееся, уже видя растерянность и ужас рабочих, а затем, с высоты седла – свободное пространство среди них, разостланный брезент и на нем – тело своего мужа, раскинутые руки, окровавленную голову.
