– Николай Михайлович! – прошептал Огюст, замирая перед этим видением и еще не решаясь окончательно узнать Алексеева.
Профессор между тем, увидев главного архитектора, воздел кверху руки со сжатыми кулаками и, сплевывая белую жижу, прохрипел:
– Вы мне ответите за это, Монферран! Вы что же, убить меня решили?! Какой мерзавец убрал опоры из-под лесов?! Я не ангел и не птица, чтобы летать с такой высоты! Хорошо еще, что не до самого карниза поднялся!
– Хорошо, что чан с гипсом стоял под лесами! – пробасил из темноты кто-то из рабочих. – А господин главный архитектор тут и ни при чем, мы сами виноваты.
– Мне плевать, кто виноват! – бушевал Алексеев. – Что я, мальчишка, чтобы меня купали в гипсе, как дурака? Я буду жаловаться! И имейте в виду, мсье: у меня испорчена енотовая шуба, фрак, разбиты очки и сломана трость. Да, и часы потеряны…
– Но вы целы? – с трудом выталкивая из горла горячий комок воздуха, спросил Огюст.
– Исключительно чудом! Чудом, слышите! – прорычал профессор.
Монферран охнул и, придерживаясь рукой за балюстраду, осел на профировые ступени иконостаса.
– Август Августович! – испуганно закричал подскочивший сзади Егор Демин и тут же, забыв всякое почтение, наскочил на Алексеева: – Вы что ж это тут орете?! Как вам только не стыдно?! Сами-то зачем полезли на леса? Велено было никому не работать.
– Я об этом ничего не слышал, – уже спокойнее, начиная приходить в себя, воскликнул художник. – С утра не мог, вот вечером и пришел. Я хотел посмотреть, не трескается ли опять эта проклятая штукатурка. И вдруг… Послушайте, сударь вы мой, – это относилось уже только к Монферрану, – да что с вами такое, в самом деле! Я же невредим. И почему вы в одном мундире?
– Потому что с вами тут и нагишом из дому выскочишь! – зло проговорил Алексей, опуская на плечи хозяина шубу. – Лезут, куда не надо… И вы тут, братцы, тоже смудрили, – он покосился на мраморщиков, – напились на даровое…
– Напились?! – ахнул профессор. – Что я слышу?! До сих пор по всему Петербургу ходят легенды, что рабочие не пьют на строительстве у господина Монферрана по причине исключительной его строгости и нетерпения к пьянству. И вдруг…
– Да праздник сегодня у нас! – взревел вдруг Алексей. – Неужели не знаете?!
– Какой праздник? – растерянно спросил Алексеев.
– День рождения Августа Августовича, – сообщил Карлони, к этому времени успевший отдышаться после гонки через площадь.
– У вас день рождения, сударь? – В голосе профессора прозвучало смущение. – Позвольте же вас поздравить…
– Спасибо, – ответил, усмехаясь, Огюст и напряг руку, лежавшую на балюстраде, чтобы оторваться от холодного порфира и встать, но у него внутри все дрожало, и колени не разгибались. – Все ваши убытки, господин профессор, будут вам возмещены, поверьте.
– Пустое! – Алексеев, уже совсем отойдя от своего испуга, теперь сожалел о недавней вспышке. – Наверное, шубу-то можно отчистить. Позвольте только послать кого-нибудь из ваших людей ко мне на квартиру за одеждой, да заодно и позвать извозчика: я же так не могу на улицу выйти – городовой заберет.
Последствием происшедшего явилась новая шутка, через несколько дней придуманная студентами Академии. Студенты прозвали профессора Алексеева «святым Исаакием Доломальским» за то, что он доломал леса и едва не был утоплен в чане с гипсом, но счастливо извлечен оттуда по воле Всевышнего и благодаря расторопности «чумазых ангелов господина Монферрана…».
XII
Вечером, когда гости разошлись, Огюст с Элизой вдвоем, как они и мечтали, напились чаю и отправились путешествовать по набережной Мойки. Но мороз разошелся вовсю, стал больно нащипывать щеки, и Элиза наконец запросила пощады:
– Анри, я хочу домой!
Огюст не боялся мороза, он привык к нему, но спорить и не подумал. Они вернулись. Однако уже во дворе, затворив за собою ворота, Монферран обернулся к жене и виноватым тоном проговорил:
– Знаешь, Лиз, ты ступай, а я поднимусь сейчас. Мне хочется еще подышать воздухом – я что-то устал сегодня от всех этих происшествий.
Элиза нахмурилась:
– Ты отсылаешь меня, чтобы снова забраться в библиотеку, да?
– Нет. Даю тебе слово, что через двадцать минут тоже пойду спать. И загляну к тебе, чтобы ты не сомневалась.
Он отогнул край ее опушенного беличьим мехом капора и поцеловал порозовевшую замерзшую щеку. Элиза улыбнулась и, выдернув руку из муфты, поправила ему шарф:
– Я тебя жду. Только не замерзни, милый…
Огюст прошелся по двору взад-вперед и хотел уже снова выйти на набережную, но тут вдруг заметил фигурку в шинели, прорисованную на светлом фоне стены.
– Это кто тут еще? – спросил архитектор.
– Это я. – Фигурка выступила из темноты и превратилась в свете фонаря в Мишу Самсонова.
– Что ты тут делаешь? – хмурясь, полусердито спросил Монферран. – Драчун негодный! При всех я не хотел бранить тебя, но завтра собирался с тобой как следует поговорить. Часто ли учителя гимназии ходят к родителям учеников?
– Нечасто, я полагаю, – ответил серьезно Миша и ближе подошел к Огюсту. – Мне очень обидно, что пришлось говорить с ним Элизе Эмильевне… Но я подрался с настоящим подлецом!
Монферран нагнулся к мальчику. Слишком нагибаться ему теперь не приходилось: Миша сильно вырос и уже догонял его. Лицо мальчика выражало спокойную мужскую уверенность в своей правоте.
– Послушай, Мишель, – пожимая плечами, сказал Огюст. – Ты достаточно умен, чтобы понять простую истину: в четырнадцать лет настоящими подлецами люди еще не бывают. Только начинающими, и то изредка.
– А начинающего подлеца, по-вашему, ударить нельзя? – с вызовом спросил Миша.
– Кого ты ударил и за что? – Голос архитектора по-прежнему был сух и суров, он редко так разговаривал с Мишей.
– Я стукнул по уху Семена Варламова. Он думает, что если у него богатые родители и он имеет все, чего ему хочется, то другие против него ничего не стоят! – Лицо мальчика загорелось. – Он может унизить другого, понимаете? Это не заслуживает оплеухи?
– Что он тебе сказал? – резко спросил Огюст. – Что он посмел тебе сказать?
– Мне?! – взвился Миша. – Пускай бы попробовал!.. Прежде он уж пытался. Нет, Август Августович, он стал дразнить Петра Смолина, приятеля моего, тем, что у него мундир с зашитым локтем. Говорит: «Коли голодранец, так и нечего ходить в гимназию: надобно свое место знать». Тут вот я его и стукнул…
– И правильно сделал! – не сдержался Огюст. – Стало быть, я зря тебя бранил. Однако все же за правило не бери драться… Не то во вкус войти недолго. А что ты тут так поздно делаешь, а?
– Вас жду.
– А зачем?
Миша смутился и заметно заволновался:
