Ночью прошел дождь, и архитектор, к своему негодованию, увидел, что кучи только что привезенного свежего песка, ссыпанного возле длинного полуоткрытого барака, в котором шло приготовление цемента, намокли и стали расползаться, и башмаки рабочих кое-где уже втоптали в жирную черную грязь сероватые пятна этого песка.
Монферран на ходу поймал за руку проходившего мимо и поспешно поклонившегося ему смотрителя работ Савина.
– Я кому велел накрыть песок брезентом? – зло спросил Огюст.
– Так нету брезента, ваша милость, – пожимая плечами, ответил Савин. – Лежал тут, в сарае, с уголочка, так вчера его унесли.
– Кто унес и для чего?
– А бес его знает! – В глазах мастера вдруг загорелся какой-то колючий огонек, и он усмехнулся. – Итальянец приказал забрать. Какие-то там обломки у него получились, так чтоб их вывезти, ему их в брезент завернуть понадобилось. Я ему сказал: «Для чего гранит в брезент заворачивать? Чай не песок». А он мне: «Не твое, дурак, дело!» А я не дурак. Я понимаю: под брезентом-то чего хошь вывезешь!
Огюст так и вспыхнул. Он понял намек мастера, и его окатило горячей волной бессильной ярости. Карлони! Вот оно что… Среди бела дня! И сразу после ревизии… А рабочие видят и еще злорадствуют, что архитектор ничего не может поделать…
Он отправился искать каменных дел мастера, но вначале встретил Алексея. Слуга, поджидая его, крутился возле шлифовален, где в этот день как раз началась обработка одной из привезенных буксиром гранитных колонн. Алеша сидел на штабеле свежих белых досок и, повернув голову так, что виден был его ясный, хотя и немного неправильный профиль, смотрел, как десятки людей, вскарабкавшись на козлы и подставки, корпят над телом круглого недвижимого чудища, похожего на спящего красного дракона из какой-нибудь китайской сказки.
– Ты чего здесь? – спросил его Огюст. – Тебя не берешь, так ты сам являешься. Чего надо?
– Элиза Эмильевна меня послала, – ответил Алексей. – Спрашивает, не поедете ли вы с ней сегодня в Петергоф? Вы вроде рано освободиться собирались.
– Какой еще Петергоф? – пожал плечами архитектор. – На ночь глядя? Хорошо, ты скажи, я еще не знаю… Может, и уйду раньше.
В это время из-за угла шлифовальни показался Джованни Карлони.
Едва взглянув на его физиономию, суховатую, с быстрыми и нахальными черными глазками, Монферран пришел в бешенство. Он широким шагом пошел навстречу итальянцу, и когда тот остановился и на скверном французском пробормотал: «Доброе утро, мсье!» – желая поскорее обойти начальника, Огюст преградил ему дорогу.
– Доброе утро, Карлони. Чем вы заняты, позвольте вас спросить?
– Ничем, мсье, – ответил каменных дел мастер.
– То есть как это ничем? – Голос архитектора дрогнул, выдавая ярость. – Вам что, делать нечего? Я вам два дня назад велел приготовить партию блоков для закладки в западный котлован. Ну и что там?
– Там место еще не выровняли, – пожал плечами Карлони. – Некуда класть блоки. А надобно их положить к самому котловану, не то потом опускать трудно будет.
– А кто выравнивать место должен, а? – уже совсем резко спросил Монферран. – Дать распоряжение землекопам должны были вы. Или у вас там что-то не в порядке?
Карлони еле заметно переменился в лице, взгляд его забегал, он смущенно поглядел себе под ноги, но тут же оправился.
– Что может быть не в порядке, сударь? – спросил он по-русски, ибо русский язык знал отлично, куда лучше французского, и говорить предпочитал на нем. – Все там в порядке. Но земляные работы не мое дело. Сами распоряжайтесь.
– Что?! – взвился Огюст, потеряв всякое равновесие. – Не ваше дело?! А воровать гранит со строительства дело ваше, с-сударь мой?!
Позади них топтались привлеченные шумом люди. Подошли несколько рабочих, два-три мастера, среди них был и Савин, которого, похоже, весьма радовала спровоцированная им стычка. Он одинаково терпеть не мог и Карлони, и Монферрана.
Каменных дел мастер съежился, сразу сделавшись совсем маленьким, ибо он и так был невелик ростом, да еще и изрядно худощав. Его лицо побледнело, но одновременно приняло какое-то крысиное выражение, он только что не оскалил зубы.
– Вы… не можете предъявлять мне обвинений! – кривясь и дергаясь, пробормотал он. – Вы… и никто… никто не мог такого видеть! Как вы смеете?
– Я как смею?! – вскричал архитектор. – Ах вы… А кто унес брезент, для того чтобы им прикрыть на телегах ворованное, а? Я ведь все равно узнаю, сколько вы украли и кому продали, учтите! Хватит вашего воровства! А работу извольте сегодня сделать, не то я не потерплю вас у меня на строительстве! Ясно вам?
Он повернулся и пошел прочь, чтобы не давать больше воли своей ярости. За ним кинулся Алексей.
Когда они отошли на десяток шагов, каменных дел мастер поднял покрывшееся потом лицо к столпившимся в сторонке злорадно улыбавшимся рабочим и прошептал:
– «У меня на строительстве»! Ишь ты! Проворовался, а на других валит! Да еще, может быть, и тебя самого здесь скоро не будет!
Но Карлони совершенно упустил из виду, что начальник строительства великолепно слышит…
В два прыжка Монферран вернулся назад и вновь встал против Карлони. Задыхаясь, глотая слова, он крикнул:
– По-вто-ри-те, что вы сказали?!
Бешенство, написанное на его лице, привело мастера в ужас. Он и так-то был до предела напуган.
– Я… Я ничего не говорил! – выдохнул итальянец. – Вам послышалось.
Эта ложь была последней каплей. Кровь ударила в голову Монферрану, и он уже не закричал, а взревел:
– Мер-р-р-завец!!!
Трость в его руке взлетела словно сама собою. Карлони не успел заслониться и с пронзительным криком упал, сбитый с ног сокрушительным и точным ударом.
Останься он лежать, Монферран, наверное, не ударил бы его во второй раз, но итальянец, визжа, тут же вскочил, собираясь бежать, и тогда трость вновь обрушилась на него, хлестнула по плечам, потом по голове.
– Помогите! – завопил Карлони. – Спасите! Он убьет меня!
– Август Августович! Постойте! Господь с вами!
Алексей, очнувшись от мгновенного оцепенения, кинулся к Огюсту и, рискуя угодить под трость, схватил его за руки.
– Поди прочь! – Огюст рванулся, но ничего не мог поделать против богатырской Алешиной силы. – Прочь, я сказал! Как ты смеешь?! Пусти!
Воспользовавшись мгновением, Карлони, растрепанный, с окровавленным лицом, кинулся было бежать, но споткнулся и растянулся плашмя, прямо посреди одной из бесчисленных луж.
Монферран отшвырнул наконец от себя Алексея и встал над итальянцем, стискивая трость, содрогаясь от омерзения, презирая в это мгновение и Карлони, и самого себя, и себя, кажется, больше…
