Сильна же эта женьшеневая настойка, пронеслось в голове насильника. Уверенность постепенно возвращалась к нему. Нужно выпить и успокоиться, заработал мозг. Да не эту дрянь.
Он выплеснул из бокала остатки возбуждающего настоя.
– Где-то у меня был шнапс. Остался после гера Штахеля. Где же он? А! Вот! Нашёл! Налить полбокала. Нет! Лучше полный! Прозт! – выдохнул он и опрокинул шнапс в пересохшее горло.
Резкий сивушный привкус ударил в нос, вышибая из мозгов остатки эротического возбуждения. В голове появилась ясность и способность здраво рассуждать.
– То, что девчонка осталась после службе в храме, никто не видел, те две соплюшки – не в счёт. Но надо от них избавиться. Когда приходит пароход Штахеля? Через два дня? Он давно просит пару наложниц, вот ему их и отдам. С учётом срочности можно уступить дешевле, не до бизнеса. Что делать с телом? Завернуть в покрывало? Нет, оно слишком приметно, лучше в портьеру.
Завяжу шнуром от балдахина и в канал. Надо только привязать к телу что-нибудь тяжёлое. Что? На берегу искать и привязывать камни будет некогда, поищу в доме. О! Решётка от камина! То, что надо! Привяжу на месте. Нужно только отвезти подальше. Родителям скажу, что отпросилась домой. Будут шуметь – велю гнать в шею. Жаловаться на меня они не посмеют. Вроде всё складно. Ещё полбокальчика, и можно паковать тело.
Взглянув на свою непристойно оттопыривающуюся сутану, он усмехнулся:
– Надо же, как разобрало! В этот раз Штахель привёз не обычную возбуждающую настойку, а какую-то адскую смесь. Плоть до сих пор успокоиться не может.
Он попробовал рукой заправить в штаны до сих пор возбуждённый уд, но тот упрямо вывернулся и снова приподнял облачение.
– Какой настойчивый! – приходя в хорошее расположение духа, проворчал святой отец. – А чего, собственно, я так всполошился? – окончательно успокоившись, подумал он и налил себе очередную порцию шнапса. – Перепила и перепила. – Он отломил кусочек шоколада от лежащей на столе плитки. – Хотя нет, не перепила. Там вина-то было – чуть. Видать, я в этот раз с дозой ошибся. Веса-то в ней – всего ничего, а выпила всё до дна. Вот и отключилась. А девчонку жалко, хороший товар был, марок на пять – не меньше. Теперь чего уж? Получилось, как получилось, – с сожалением пробормотал он и стал заворачивать истерзанное тельце в дорогую портьеру.
Тюк получился небольшим и не тяжёлым.
– Килограммов тридцать, не больше, – прикинул святоша. – Подожду ещё часик, и можно ехать.
Вскоре с подворья католического храма выкатилась коляска и неспешно двинулась за город. Послушники храма, намаявшись за день, крепко спали и не слышали, как открывались добротно смазанные тяжёлые храмовые ворота.
Через два часа коляска пастора так же тихо вернулась во двор. Святой отец лично распряг лошадь и завёл её в конюшню. Послушная лошадка уткнулась тёплыми губами в его ладонь, ища угощения. Он сунул ей солёный сухарик и, заботливо потрепав по холке, со спокойной совестью отправился спать.
Глава 12
Через два дня мальчишка-рыбак, устанавливая в канале закидушку
[20], за что-то зацепился. Блесну было жалко. Он вырезал её целый день из найденной на днях кем-то выброшенной пустой консервной банки. На блесну пацан возлагал нешуточные надежды: сияющие бока самодельной блесны играли в воде, как настоящая рыбка, поэтому хищная щука или окунь, которые водились в канале, не могли остаться к такой приманке равнодушными.
Когда блесна была готова, он решил идти рыбачить подальше от города. Туда, куда местные пацаны ленились ходить, а значит, у него был шанс. А тут рыбалка ещё не началась – и сразу зацеп.
Нужно нырять, решил он и полез в воду.
Глубины оказалось метра три. Мальчишка задержал в лёгких воздух и, быстро перебирая руками по шнуру закидушки, стал спускаться к месту зацепа.
Сквозь мутную воду он увидел, что блесна зацепилась за какой-то тюк. Неужели тюк материи? – боясь спугнуть удачу, подумал мальчишка. Наверное, с большой лодки упал.
Сердце радостно забилось. Повезло! Вот отец будет рад!
Мальчик потянул за край тюка. Тяжёлый, к тому же мокрый, самому не поднять. Нужна помощь.
Выбравшись на берег, он привязал закидушку к камню и рванул за отцом…
Весь город всколыхнула страшная новость.
В тюке, выловленном в канале, найдено мёртвое тело дочери одного из лодочников города. К тюку была привязана кованая каминная решётка, в которой местный кузнец признал свою работу. Её он ковал по заказу настоятеля католического костёла.
Тело девочки было завёрнуто в плотную материю, поэтому рыбы не объели труп, но страшные укусы и множественные синяки указывали на то, что перед смертью над девочкой издевались.
Несчастный отец поднял тело дочери на руки и понёс его к костёлу. По его морщинистому, обветренному лицу катились слёзы. За ним шёл кузнец, тряся каминной решёткой и громко выкрикивая имя того, для кого он её ковал.
К процессии присоединялись всё новые и новые люди. Они сочувственно смотрели на безутешного отца и возмущённо роптали, указывая на возвышавшийся над крышами золочёный крест католического храма.
Вскоре по дороге двигалась толпа в сотню человек. С приближением к костёлу она становилась всё более шумной и воинственной. Чиновник местной администрации попытался выяснить причину беспорядка, но получил в зубы и спешно ретировался.
Когда процессия проходила по городу, к ней присоединились крепкие парни из местной школы кунг-фу. Настрой толпы становился всё агрессивней.
Дорогу к костёлу пыталась преградить жиденькая цепь из китайских полицейских, но в них полетели камни и палки. Полиция ретировалась в проулок. Возле храма, хмуро глядя на подступающую толпу, выставив вперёд штыки, замер патруль германских солдат. Сержант поднял руку и приказал толпе остановиться.
– Разойдитесь по домам! Не то я вынужден буду отдать приказ открыть огонь! – громко выкрикнул он.
Но толпа подходила всё ближе. Впереди шёл несчастный отец, неся на руках истерзанное тело дочери. Уже тысячное людское море требовало выдать убийцу-пастора.
Солдаты растерялись. Минутная заминка привела к тому, что ученики школы кунг-фу разоружили солдат и толкнули их в возмущённую толпу.
Сначала их шпыняли и толкали, затем стали бить руками, а тех, кто упал, – топтать. Не понимая, почему впереди начали бить солдат, каждый участник шествия старался дотянуться до несчастных, чтобы щипнуть, толкнуть или ударить их. Из десяти немецких солдат из толпы удалось вырваться двоим.
Избитые и ободранные, прикрываясь от озверевшей толпы руками, они бросились в сторону китайских казарм. Остальные семеро вместе с сержантом остались лежать на земле, растерзанные и растоптанные.
