– Жрецы! Совершите последнюю молитву и призовите духов! – заревел Чжан.
Застучали барабаны.
– Бум! Бум! – загудел колокол.
Жрецы, а за ними вся толпа запели:
– Небо! Раствори небесные врата! Земля! Раствори земные врата! Свет красного фонаря! Будь нашим проводником и охранителем! Лай е! Лай е! Спаси нас и охрани! Смерть предателям! Смерть белым дьяволам! Смерть ягунцзы!
Глава 40
Фургонам приходилось делать всё более дальние рейсы, но мамаша Лянь велела объехать все адреса, значит – вперёд.
И снова гремят колёса по ночным улицам города. Города, который ещё не знает размера своей беды. Купцы, банкиры, лавочники, дома, магазины, ювелирные лавки.
– Брать только золото и серебро! Медь на пол! Только золото и серебро!
– Тут дети!
– И что?
– Уже ничего!
– Быстрее, быстрее, у нас ещё два списка.
– Впереди стрельба!
– Что там?
– Грабят банк. Поможем?
– Нет! У нас своя задача. Вперёд, вперёд!
Громче застучали барабаны, зазвенел колокол.
Из боковой кельи кумирни вывели мальчика и девочку в красных повязках на головах и длинных красных одеждах. Это были Хунь Цин, избранные Небом для совершения таинств «Правды и Согласия».
Дети упали ниц перед жертвенником, и призыв духов начался. Ещё громче застучали колотушки и загремели ритуальные барабаны, ещё звонче забил колокол, ещё неистовей молилась толпа.
В воздухе голосили:
– Ихэтуань! Красный Чжан!
Мальчик и девочка с налившимися кровью глазами впали в религиозный транс и начинали безумно скакать и вертеться вокруг жертвенника. Потом вдруг упали на землю и простёрлись без движений, испуская сквозь стиснутые зубы пену и издавая глухое ворчание.
– Хо-шень Лай е!
– Лай е! Лай е! Лай е!
– Огненный петух спустился!
– Спустился! Спустился! Спустился! – закричала толпа.
Подняв фонари, размахивая мечами и копьями, толпа повалила через ворота на улицу.
– Ихэтуань! – орала толпа.
– Красный Чжан, веди нас! Смерть заморским дьяволам!
Затрещали, задымились дома христиан. Ихэтуани ломали двери, вытаскивали на улицу жильцов и, прижигая факелами, требовали отречься от Христа. В некоторых домах люди были уже мертвы, но это никого не смущало.
– Красный петух уже был здесь! – ревела толпа, грабя жилище.
– Огонь! Поджигай!
– Смерть изменникам! Смерть предателям!
Разноцветные фонари у входа в кумирню Духа Огня продолжали гореть. Курильницы продолжали искриться и испускать нити дыма, но в самой кумирне было тихо и сумрачно.
В алтаре перед кумиром Лао-цзы остался только главный жрец. Он склонил колени и горячо молился. В его потухших глазах, точно в тлеющих углях, мерцали искры давно угасших чувств.
Жрец взывал:
– Лао-цзы! Великий старец! Десять тысяч лет из недр вечности ты взираешь на землю. Всемудрый старец! Сохрани наш народ в годину смуты и тревог. Всеблагой старец! Спаси Ихэтуань и помоги им! Лао-цзы! Храни нас в мире благоденствия!
Деревянный истукан Великого старца Лао-цзы сидел на троне в парчовой порфире, безразличный к земным тревогам и горячим молитвам…
Глава 41
Генерал Ло, комендант китайской крепости Дагу, был не в духе.
Уже второй день не было связи с Тяньцзинем.
– Проклятые мятежники! – выругался он. – Бараны! С таким трудом удаётся налаживать отношения с командованием международной эскадры, но бесчинства религиозных фанатиков всё сводят к нулю.
На последнем приёме у адмирала Сеймура ему намекнули, что командование эскадры проявляет озабоченность по поводу тревожных слухов, которые приходят из Тяньцзиня, и выказывает недовольство по поводу бездействия властей в отношении бандитов – ихэтуаней. Что касается нерешительности властей, с этим комендант импани
[54] был полностью согласен: «Давно пора раздавить эту ихэтуаньскую мразь. Публично казнить пять-десять, а если понадобиться, то и сто-двести тысяч оборванцев, а головы их насыпать в корзины и развесить на городских стенах, чтобы всем остальным было неповадно».
Генерал имел все основания бесноваться, потому что сам был родом из Шаньдуна, откуда последние месяцы приходили дурные вести. Из писем сестры он знал, что в его родной провинции ихэтуани совсем слетели с катушек. Ладно бы жгли только бесовские храмы христиан, но ведь они жгут и грабят усадьбы и дома добропорядочных китайских граждан. Пострадало и его имение.
– Как это всё терпит богдыханша? Или ей не докладывают? Хотя нет, уж кто-кто, а Драконша знает всё, что творится в её империи.
На память пришла недавно приключившаяся с ним неприятная история…
Генерал был патологически жаден и присвоил деньги, выделенные на достройку крепости Дагу и дооснащение её фортов. Двести пятьдесят тысяч серебряных «мексиканцев» уже перекочевали из банка в его личное хранилище.
Розыска он не опасался, потому что деньги списывал частями и все концы уже подчистил.
Но однажды вечером к его дому подъехал роскошный, сверкающий чёрным лаком автомобиль. Из него неспешно выбрался высокий худощавый человек.
Свободный национальный халат из дорогой парчи, крепкая трость с тяжёлым набалдашником в виде искусно вырезанного яблока, цепкий и жесткий взгляд выдавали в нём «хозяина жизни». Его жизни, жизни генерала Ло Юнгуаня.
Габаритный охранник генерала бросился было наперерез приехавшему, но едва заметный повелительный жест указательного пальца, лежащего на яблоке трости, заставил охранника остановиться и с низким поклоном попятиться.
Незнакомец по-хозяйски прошёл в настежь распахнувшиеся перед ним парадные двери и, минуя благоухающую аллею из сотен алых роз, неспешно направился к дому генерала.
– Чен, – с ужасом простонал Ло, – личный порученец богдыханши!
Чен был настолько легендарной и мрачной фигурой в свите Ци Си, что его боялись даже близкие родственники императрицы. Поговаривали, что он выполнял для богдыханши особо деликатные поручения.
Одного неприязненного взгляда Ци Си бывало достаточно, чтобы оказавшийся в немилости человек попадал в череду странных неприятностей. Сначала у этого человека погибали любимые домашние животные, затем преданные слуги, потом начинали скоропостижно умирать близкие родственники. Когда несчастный уже был на грани самоубийства, появлялся Чен на своём роскошном авто. И тогда человек, к которому он приехал, начинал понимать, что до этого проблем у него не было. Так было и в этот раз.
