О происшедшем Лопатины узнали только на следующий день из газет, где рассказывалось о беспримерном поступке отважного студента, спасшего ребёнка. Иннокентий Иванович и предположить не мог, что спасённый ребёнок – это его непоседливый сын.
Гувернантка, обнаружив под детской кроватью мокрую одежду, подняла тревогу. Экстренно вызванный врач померил температуру и с осуждением покачал головой:
– Тридцать девять и два…
Больному прописали постельный режим, гору пилюль и порошков, а для снижения температуры назначили уксусные обтирания. Но ещё через день в груди мальчика появились хрипы и сильный кашель.
Шли дни. Одни доктора сменяли других, лекарства заменялись другими, но мальчик угасал. Опробовали всё: от светил-профессоров с уколами и микстурами до бабок-знахарок с отварами и заговорами.
Сегодня, выйдя из комнаты мальчика, врач обречённо покачал головой. Плотно прикрыв дверь в комнату больного, он с тяжёлым вздохом произнес:
– Извините, уважаемый Иннокентий Иванович, я сделал всё, что мог. Мальчик слаб, у него не осталось сил бороться, а без этого болезнь не победить. Спасти его может только чудо, а это уже не моя епархия. Ему осталось несколько часов. Приглашайте батюшку.
В это время мальчуган глубоко вздохнул и исколотая инъекциями детская ручонка безвольно сползла с одеяла…
Андрей приоткрыл глаза, грудь ломило, легкие разрывал кашель:
– Вот это я приложился. Видимо, о воду, когда сорвался с утёса, – подумал он. – Кто меня вытащил из воды? Надо же, как внутри ломит, – он рефлекторно схватился за грудь и вдруг ощутил, что держится за грудь рукой. Нет, не рукой, а РУКОЙ. Он ощущал грудь ладонью, пальцами…
– Глюки?
Он с удивлением уставился на свои руки. То, что Андрей видел и чувствовал, не имело объяснения.
Он, Андрей Лопатин, тридцати девяти лет от роду, капитан ГРУ, прошедший не одну горячую точку, кавалер двух «Орденов Мужества», на первой чеченской ставший инвалидом, сидел на детской кровати и рассматривал своё тело – тело десятилетнего пацана. Андрей в растерянности огляделся.
Он находился в чисто выбеленной комнате. Тяжёлые портьеры плотно закрывали окна и не пропускали уличного света. Такие же портьеры прикрывали входную дверь. Он откуда-то знал, что их в комнатах вешают не столько для красоты, сколько для шумоизоляции и спасения от сквозняков.
Сквозь щель под дверью пробивалась узкая полоска света, и слышались глухие, бубнящие голоса. На круглом столе, застеленном скатертью в цвет портьер, стояло широкое фарфоровое блюдо, на котором теснились несколько пузатых склянок.
– Микстура, – всплыло в голове.
Вместо привычных таблеток в алюминиевой фольге горкой лежали тщательно сложенные бумажные пакетики. Развернув один из них, Андрей увидел белый порошок, попробовал его на язык:
– Аскорбинка!?
Грудь начал разрывать кашель, казалось, что легкие сейчас оторвутся и вылетят из груди. К гортани подкатила слизь, он сплюнул её на ладонь.
– Крови нет, значит, не туберкулёз, но, судя по хрипу в горле и кашлю, без воспаления лёгких не обошлось. Не смертельно. Как говорил наш бригадный док: «Налегайте на витамины и больше пейте горячее – всё как рукой снимет», – а доку я верю. Душно-то как.
Он подошёл к окну и отдёрнул тяжёлую штору. Яркое солнце ударило по глазам. Прищурившись, он с удивлением уставился на улицу. По мостовой, под неторопливый цокот копыт катил самый настоящий дореволюционный экипаж. В нём восседала дородная, живописно разодетая дама.
– Как в театре, – удивлённо пробормотал Андрей.
Навстречу ей, о чём-то горячо споря и эмоционально жестикулируя, шли два студента. Юноши были одеты в студенческие курточки, а головы прикрывали форменные фуражки. На углу улицы монументом правопорядка, шевеля огромными усищами, возвышался городовой.
– Хм… Экипаж, дама, городовой…
Все эти почти забытые слова привычно всплыли в голове.
– Где я? Кто я?
– Андрей! Андрейка! Сынок! Ты встал с кровати! Мать! Радость-то какая! Скорее! Иди сюда! – восторженно кричал мужчина, стоящий в дверях комнаты. За его спиной показалось заплаканное лицо красивой молодой женщины.
– Сынок! – всплеснула она руками.
– Отец, мама, – отозвалось в голове. – Значит, это не сон. Я в теле десятилетнего пацана, меня зовут Андрей, и передо мной мать и отец. Дела… Похоже, чудеса случаются. Спасибо, Амурский утёс, ты подарил мне новую жизнь, и клянусь, что я постараюсь прожить её, как говорил Павка Корчагин, так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…
Глава 4
После перенесённой в детстве тяжёлой и продолжительной болезни Андрей сильно изменился. Из хулиганистого, избалованного проказника он превратился в собранного, дисциплинированного гимназиста. Много читал, увлёкся историей России и Китая, упорно изучал языки. Немецкий и французский были обязательными, а на изучении китайского и маньчжурского настоял друг отца Вань.
Борясь с последствиями болезни, Андрей начал усиленно заниматься гимнастикой. Эти занятия не замедлили сказаться не только на здоровье, но и на физической форме. Видя такие перемены в сыне, отец не мог нарадоваться и, потакая его желанию, отдал в военную гимназию. В пятнадцать лет Андрей с отличием окончил её и был зачислен в Московский Кадетский Первый Павловский корпус. Уступив уговорам сына о дополнительных занятиях по стрельбе, сабельному бою и казацкой рукопашной борьбе, отец пригласил Василия Ивановича Федосова.
Хорунжий Федосов был известной личностью, особенно в казачьих кругах, а о его владении саблей ходили легенды. Ещё в молодости Федосов познакомился с польским гусаром
[20]-забиякой и записным бретером
[21]. Поговаривали, что он убил на дуэли какого-то важного господина. Учитывая происхождение и связи, ему заменили каторгу на поселение в Сибири.
Гусар изнывал от скуки, а молодой казак напоминал ему себя в юности, и он взялся за обучение Васьки Федосова воинской науке. Поляк оказался не только лихим рубакой, но и хорошим учителем, а молодой казак – способным и благодарным учеником.
Через несколько лет судьба разбросала их. Гусар, отбыв срок, вернулся на родину, а Федосов записался добровольцем на Дальний Восток, в сотню разведчиков-пластунов
[22]. Дослужившись до чина хорунжего, он принял предложение Иннокентия Ивановича возглавить охрану экспедиции.
