Со Степаном отношения не ладились, былая любовь растворилась как дым, а молодое тело требовало ласки. Да и гость глянулся.
– Целуй! Аль брезгуешь? – бычился Степан.
Елисеев старший покосился на сына, но вмешиваться не стал. Волчок встал, подошёл к молодой хозяйке и остановился в нерешительности.
– Что ж ты!? – вскинула глаза Дунька, – раз хозяин велит, гость должен покоряться.
Степан тряхнул хмельной головой и подтолкнул Саньку:
– Ну…
Гость трижды поцеловал хозяйку. На вид поцелуи казались постными, но последний… Дунька взволновалась. Взыграла, ударила в голову кровь.
– Что это было?
Она взяла себя в руки и озорно посмотрела на гостя:
– Такой молодец, а хороших баб целовать не умеешь! Поглядим, каков в работе будешь, – и, качнув крутым бедром, вышла из горницы.
– Иди, выпьем, душа-человек! – пьяно позвал Степан. – Нравишься ты мне, никуда не отпущу. Работы у нас непочатый край, а руки у тебя крепкие. Грамоту разумеешь?
Санька утвердительно кивнул.
– Тогда, – мотнул хмельной головой Степан, – и думать не о чем.
От сытой пищи и вина гость захмелел. Огонь в лампе качался, отбрасывая на стены причудливые тени. В глазах плыло. Тень на стене тянула корявые руки. Санька тряхнул головой, но пьяный морок не исчезал. Он облокотился на дубовый стол и, раскачиваясь, запел. Его ладный голос брал за душу.
Дунька тихо возилась в соседней комнате, но услышав песню гостя, остановилась, прислушалась. По её телу пробежал огонь. Глаза затуманились:
– Кручинушка ты моя, кручина, – вздохнула она и перевела дух.
Саньку оставили работать молотобойцем в кузне старого деда Курая.
Курай был мастером старой школы златокузнецов. Во всей округе не было мастеров, равных ему в изготовлении, червлению и отделке золотом и серебром парадного оружия. Саньке его новая работа нравилась. Нравился и сам дед Курай, ворчливый, но справедливый и не жадный на похвалу.
Закончился июнь, и пришла пора Степану собираться в Петербург, где он учился в горном институте. Оставив молодую жену на отца, он отправился в столицу.
В эти дни в усадьбе появилась чернобровая симпатичная работница. Дуньке давно нужна была помощница по хозяйству, вот она и поручила приказчику Сивко нанять молодую и работящую девку. Он нашёл среди переселенцев крепкую деваху и привёз в усадьбу. Дуньки на месте не оказалось. Приказчик оставил новую работницу ждать хозяйку, а сам умчался по делам.
Новенькая оказалась особой не особо стеснительной, любопытной и в поисках хозяйки решила обойти усадьбу. Побродила по обширной территории, поглядела хозяйство, заглянула и в кузню. Там долго любовалась слаженной работой кузнецов. Особенно выделялся один – высокий, плечистый, с золотой бородкой.
Он, весело поглядывая на любопытную гостью, ловко бил молотом по раскалённой заготовке. Она стрельнула в него лукавым взглядом и выгодно повернулась в свете дверного проёма. Санька загляделся на формы озорницы и опустил молот:
– Хороша девка! Есть на что посмотреть. А взгляд-то, взгляд – огнём жжёт.
Дед Курай махнул на девчонку чёрными от сажи руками:
– Кыш, кыш отседа! Не мешай работать!
Из глубины кузницы хохотнул разбитной подмастерье Васька:
– Эй, молодка, тебе жених не нужен? У нас тут все холостые, даже дед Курай!
Санька заступился:
– Чего пристали к человеку? – и глянул в глаза красавицы.
Её щёки полыхнули огнём, она засмущалась и убежала. Сердце Саньки всколыхнулось, в груди вдруг стало томно и сладко. Весь день ему мерещился её озорной взгляд, и, чтобы забыться, он нажал на работу. Железо под молотом звенело и пело, а в глазах, как в горнах, плясало синее пламя.
Раздувая сыромятные меха, дед Курай усмехался:
– Растревожили нашего Волчка.
А девушка обошла усадьбу и поднялась в хозяйские хоромы. Там на кухне она и столкнулась с Дунькой. Молодая хозяйка проворно шарила в печке ухватом. Дунька закрыла заслонку печи и поставила ухват в угол:
– Ты чего потеряла?
Девушка учтиво поклонилась:
– Новенькая я, хозяйку ищу.
Дунька оглядела её с головы до пят – здоровущая, ладная. Такой только работать и работать!
– Голодная?
Гостья смущённо опустила голову.
– Пойдем покормлю.
Дунька быстро раскинула на столе скатерть, принесла две глубокие тарелки и серебряные, искусно червлёные ложки. Девушка с удивлением посмотрела на дорогую посуду.
– Наших мастеров работа, – кивнув на ложки, улыбнулась Дунька, щедро налила в тарелки горячих щей и сама уселась за стол.
Гостье повторять приглашение не понадобилось, она взяла ложку и стала уплетать щи. Лица обеих блестели от пота, но они только молча переглядывались.
– Поесть не дура, и в работе будет хороша, – прикинула хозяйка, достала стеклянный графин и лукаво улыбнулась, – пригубляешь?
Новенькая с вызовом тряхнула головой. Выпили.
Захмелевшая деваха рассказала о себе… Как большой семьёй приехали издалека искать лучшей доли, отец и братья нанялись на прииски Елисеевых, а ей предложили работать в хозяйской усадьбе. Она согласилась.
– Что молодой бабе в тайге-то делать? А здесь, глядишь, и жених найдётся.
– Найдётся, – кивнула Дунька, – ребята наши – хоть куда.
Выпили ещё. Хозяйка, прищурив пьяненькие глаза, наставляла гостью:
– В чуланах работных вымой нары, тараканов повыгоняй, полы подмети.
А насчет жениха? У нас ребята крепкие, могутные. Заглядывайся, никто слова не скажет, – она покрутила пальцем в воздухе, – окромя одного, чуешь? – глаза Дуньки позеленели, брови сдвинулись, – вот никто он мне, а берегу, – пьяно вздохнула она, – чуешь?
Гостья вспомнила ладного молотобойца с золотистой бородкой, икнула и пьяно кивнула. Сытные щи и хмельной напиток «наступили на глаза». Хозяйка с гостьей спустились в прохладную подклеть и дружно захрапели.
Первой продышалась от хмельного дурмана Дунька:
– Батька скоро с прииска наедет, а мы тут бока давим!
Разбудила новенькую и отвела в рабочий барак:
– Вот ведро и тряпка. Приступай!
В бараке было темно и душно. Девушка распахнула настежь двери, подоткнула юбку и принялась за уборку…
Санька пришёл из кузни первым и увидел, как недавняя девчонка скребла ножом и тёрла мочалом лавки. В серой полутьме бесстыдно белели её длинные ноги, а в разрезе расстёгнутой кофты колыхалась тяжёлая грудь.
Волчок отвернулся, но не стерпел – оглянулся и встретился с её шаловливыми глазами. Она и не думала оправлять одёжку.
