Зайдя издалека, Борька предложил Митричу подумать о собственной сети сбытчиков, аргументируя такой важный шаг хорошим качеством нового товара, полученным в результате усовершенствования процесса.
— Отдавать практически чистый морфий по цене чуть выше опия-сырца — это глупость несусветная. Я не знаю, какую цену дает ваш купец, но у татарвы такой товар меняется по весу, за грамм морфина — грамм золота.
— Эх ты… — крякнул, не сдержавшись, Митрич. — Ну да разговор наш ни о чем, за морем телушка — полушка, да рупь перевоз, знаешь? Где нынче эту твою татарву искать, ты подумал?
— Я вот о чем толкую: надо самим искать выход на деловых людей, дать пробную партию, немного, но это должен быть очень качественный товар, и договориться с ними о количестве и сроках поставки. Можно на ключевых перевалочных точках маршрута ваших парней расставить — чтобы и качество, и количество товара контролировали, сроки держали и оплату без задержек доставляли сюда.
— Да этих олухов на такое дело пускать нельзя, — отмахнулся казак. — Они ничего не смыслят в наших делах, а вот пойти в загул — это с дорогой душой! Пробовали уже не единожды их к делу приставить — одни убытки от лоботрясов. Да и возраст у них призывной — загребут на войну на первом же вокзале. Нет, пусть дома сидят, так спокойней всем будет.
— А вы справку можете сделать в госпитале каком-нибудь на меня, что я комиссован? — прямо спросил Борис.
— Ты к чему это клонишь, мил человек? — протянул Митрич, прищурившись.
— А к тому, что полезность свою, чтоб долю справедливую получить, я на выпарке опия никогда не покажу, а вот если смогу увеличить доход в несколько раз, вот тогда никто не сможет мне сказать, что доля справедливая мне не положена, — с жаром произнес Вайнштейн.
— Так деньги любишь? — деланно удивился Митрич.
— Да, и не скрываю это, а еще больше я люблю большие деньги, и на сегодняшний день заработать их я могу только у вас.
— Ладно, ты сказал, я услышал, — хмыкнул Митрич. — Поешь ты складно и сладко… Ишь, чего придумал, грамм на грамм, где ж это видано-то такое… Ладно, обдумаю на досуге.
Досуг вылился в полтора месяца, но сделано было многое. Куплена была справка о комиссовании по ранению на имя Виктора Гиреева, не новая, но очень приличная одежда и чемодан с ремнями и пряжками. Буржуйский, как окрестил его Борис сразу, когда увидел.
— А эта красота мне зачем? Я не фраер! Мне наоборот — надо быть потише да пониже.
— Чемодан не простой, там донышко хитрое, как товар повезешь? Не подумал, дурья твоя башка?
— Да кто ж такие вещи в чемоданах возит? — возмутился Вайнштейн. — Его на первом же шмоне или патруль, или деловые вскроют. Тут надо что-то другое придумать.
— Еще чего? Решено — едешь с чемоданом и точка! — наступал Митрич.
— Конечно с чемоданом, но товар не туда нычим.
— Чего делаем? Не понял?
— Ничего, я все придумал. Я один еду или с кем-то из твоих казачков?
— Да куда там один, не настолько я тебе доверяю, — засмеялся Митрич и, повернувшись к двери в комнате, крикнул: — Заходи!
Такого Борька не ожидал — в комнату в сопровождении Игната вошла шаманка, та, что помоложе, в своем привычном облачении — в амулетах, обвешанная бусами и мешочками на поясе.
— А вот и местный лекарь пожаловал… Час от часу не легче, — пробормотал под нос Борис.
— Я с ней никуда не поеду, нас заметут на первой же проверке, — громко произнес он.
— Не заметут, ее все знают, вернее, мать ее знают, боятся и почитают. А еще она по-нашему говорит, будет тебе заместо переводчика, если что. Да, и самое главное, что надо сказать, — ненавидит она тебя люто, как и мать ее, значит, пригляд за тобой будет правильный.
— Ну пригляд, так пригляд, дело ваше, заодно и товар мы на нее пристроим, — взял быка за рога Вайнштейн.
— Ты сдурел, что ли? — подал голос сидящий в углу Игнат.
— Ничего не сдурел, просто думаю головой. Патрули у вас сплошь из местных, ее обыскивать не рискнут, шамана касаться нельзя, а если рассердить — неминуемую смерть на себя навлечь можно, мне уже об этом миллион раз говорили все. Да и дух от нее вон какой… м-м-м… густой… идет, никто просто так и не посунется…
— Да я тебя сейчас в землю вобью! — ринулся на Бориса Игнат, но был остановлен властным голосом Митрича:
— Сядь, не мельтеши, он дело говорит! — и, повернувшись к знахарке, велел: — Ступай на женскую половину, скажи там, что надо пошить к завтрашнему утру пояс на тебя с кармашком потайным, замаскируйте его по возможности, по-своему, не мне вас учить.
Шаманка молча встала, бросила испепеляющий, полный ненависти взгляд на Бориса и вышла из комнаты.
— Значит, так, слушай внимательно, — обернулся уже к Борису Митрич. — Выходите чуть свет, Игнат проводником, передаст вас моему абреку, — тут он горько усмехнулся и продолжил: — Часть пути будешь ехать с мешком на голове, сам понимаешь, осторожность никогда не помешает. Прибудете на полустанок, дождетесь поезда, дальше уже как бог даст, но в вагоне садитесь поодаль, главное, чтобы видели друг-дружку, страховали про всяк случай.
— Предупредите ее, что спать нельзя, — прервал речь Митрича Вайнштейн.
— Не влезай, когда я говорю! Жди, когда спросят, понял? — жестко осадил его Митрич и продолжил: — Предупреждать не надо, она может не спать неделями без вреда для здоровья, и еще… — он взял взглядом Борьку на прицел, — пугать не буду, просто скажу: — Не балуй в дороге, ни под каким видом, она легко отправит на небеса в два счета любого. В кружку чего сыпанет, или уколет чем, этих способов у нее не перечесть…
Значит, так, харчи и деньги у тебя свои, у нее — тоже. Все отдельно, за исключением случаев непредвиденных, если что, у тебя будет нож узбекский, но будем надеяться, все обойдется.
— Да сколько там езды до того Ташкента, не в Москву же едем, — усмехнулся Борис. — Через неделю вернемся. Готовьте товар, пакуйте надежно. Думайте, кого из молодых и на каком этапе поставите. Если все сложится, как задумали, товар надо поставлять точно в срок, задержки — однозначно штраф, и немалый.
— Ладно, не пугай, ты сначала свою часть исполни как надо, а мы не подведем, — завершил свои наставления Митрич и, круто развернувшись, вышел из комнаты.
Застряли
А Женька все ждала и ждала своего лейтенанта Косько. Освободили Одессу, потом Крым, прорвали линию Маннергейма, выбили врага из Белоруссии и Молдавской Республики, из Львова и Закарпатья, подошли к границам Германии, а вестей все не было. Каждый раз читая сводки и газеты, она загадывала: вот к Первомаю, как в сороковом, или на годовщину их свадьбы — в июне все-таки девятнадцать лет вместе, может, в августе на день рождения Лельки, к седьмому ноября… Ну конечно, как тогда из в Фрунзовки! К Святому Николая или… Или к ее дню рождения — 22 декабря он точно объявится на Мельницкой или даст о себе знать. Ее педантичный Петька никогда не забывал важных дат, хотя изысканностью подарков не отличался, кроме той заветной обручальной паровозной гайки. Женя, сидя в своей комнате, воровато оглянулась и, тронув губами стальное кольцо, шепнула: — Ну пожалуйста.
