В какой-то момент ни с того ни с сего Эйитль вдруг почувствовал, что кто-то наблюдает за ним. Посмотрел по сторонам — тихо. Большая стеклянная панель раздвижной двери оставалась, как и раньше, пустой. Парень снова повернулся к кусту, подавляя желание оглянуться. Нечто похожее испытываешь на футбольном поле, когда постоянно поглядываешь на трибуны. И всегда огорчаешься.
Когда он, шестилетний мальчишка, только-только начал тренироваться, отец приходил на каждую игру и с гордостью следил за успехами сына, переигрывавшего других ребят и штамповавшего голы с такой же легкостью, как в гандболе. Но шло время, товарищи понемногу догоняли его, и отец начал терять интерес. Бросая взгляд на трибуны, сын видел, что он разговаривает по телефону или с кем-то из соседей. Потом стал пропускать игры и в конце концов вообще перестал приходить. Эйитль понял это не сразу и еще долго надеялся, что папа все-таки вернется. Когда до него наконец дошло, что ожидания напрасны, времени с последнего посещения прошло столько, что мальчик уже не помнил, как сыграл в тот день. Скорее всего, плохо. К тому времени он держался исключительно на отблеске былой славы и уже давно не был лучшим в команде, сползя до уровня середняка. Энтузиазм вышел, и теперь он приходил только ради компании. Не хотелось терять связь с ребятами и заканчивать, как те жалкие лузеры, которые только воздух зря переводят и чье единственное назначение в жизни — служить «грушами» для него и его приятелей.
За спиной отрывисто гавкнул пес.
— Ах ты, кусок дерьма! Ты где шлялся? А? — Эйитль резко обернулся. Животное виновато присело на задние лапы и жалобно заскулило. — Давай двигай домой.
Он направился через лужайку к террасе. Собака, подвывая, потащилась следом. Поняла, наверное, что провинилась и может остаться снаружи. Уже подходя к дому, Эйитль остановился, увидев, что раздвижная дверь открыта. Он мог бы поклясться, что закрывал ее, следуя еще одному нерушимому правилу: всегда закрывай дверь, береги тепло.
Стеклянная панель качнулась от ветра, стукнув его по ноге, а парень все стоял и никак не мог вспомнить, была дверь открыта или нет, когда он смотрел на нее в последний раз.
Должно быть, ошибся. Должно быть, оставил открытой.
Он ступил на террасу, пытаясь сообразить, что делать дальше. Телефон лежал на полке у двери. Самое разумное взять его сейчас, а потом подождать и послушать. При малейшем звуке можно податься к соседям. Если же будет тихо, значит, всё в порядке. Эйитль подошел к открытой двери и переступил порог. Ничего. Тишина. Он перевел дух, протянул руку за телефоном и закрыл за собой дверь. Пес снова жалобно взвизгнул.
Пока его не было дома, в «Снэпчат» пришло сообщение. Имя отправителя ничего не говорило — Just13, — но это ничего не значило; Эйитль сам был подписчиком у многих и имел кучу фолловеров. Парень открыл сообщение и посмотрел на экран, но в темноте не сразу понял, что это фотография. Слегка подстроив настройки цвета и яркости, увидел на переднем плане светлый чехол на садовой мебели. Более темная область была садом, а серая фигура посередине — им самим.
Эйитль моментально опустил телефон и посмотрел во двор. Пес продолжал скулить, но впускать его подросток не собирался. Он протянул руку и повернул задвижку.
И тут же загудел телефон. Еще один снэп. От того же пользователя. Эйитль нервно закусил губу, но устоять перед соблазном не смог. На экране он сам стоял в гостиной. Спиной к камере, с телефоном в руке.
Медленно, как бывает обычно в кино, Эйитль повернулся. Снаружи истерическим лаем зашелся пес.
Глава 15
Вечерняя смена в кардиологическом отделении проходила обычно тем тише и спокойнее, чем позже. Самая суета приходилась на промежуток между шестью и восемью, когда делали обход, брали на анализ кровь и так далее, но потом наступала передышка. Пациенты по большей части дремали, срочная помощь не требовалась, и можно было дать ногам отдохнуть. И все-таки работать по ночам никому не нравилось. В тишине смена тянется медленнее. И хотя оплата почасовая, каждый час тянулся подобно вечности.
— Сейчас усну. — Младшая медсестра состроила гримасу и поднялась. — Колы хочешь? Я спущусь к автомату.
Ауста отказалась. Ей не нравились газированные напитки, но говорить об этом напарнице она не стала, чтобы та не подумала чего. Неприятный опыт по этой части уже имелся, когда она сообщила, что не пьет кофе, не ест мясо, молочные продукты, глютен и не употребляет спиртное. Тогда Ауста еще не успела дойти до конца списка, а уже была записана в бывшие алкоголики. Но, видя соответствующее выражение на чьем-то лице, не спешила рассеять ошибочное впечатление. Это походило бы на оправдание, а оправдание всегда выглядит жалко. Исключения составляли те редкие случаи, когда кто-нибудь спрашивал напрямик. Тогда она и объясняла, что и почему.
Поскрипывая резиновыми подошвами тапочек, девушка направилась к лифту. Створки кабины закрылись, и наступила тишина, нарушаемая только попискиванием мониторов. Обычно эти звуки действовали успокаивающе, но сегодня неимоверно раздражали, как и поскрипывание тапочек. Обхватив себя руками, Ауста никак не могла решить, стоит ли позвонить Тоурей, чтобы попытаться помириться. Конечно, загладить ссору по телефону гораздо легче, чем глядя друг другу в глаза. Тоурей знала ее от и до, знала слишком хорошо, чтобы поверить ее лжи. Но, может быть, получится по телефону?
Уже достав из кармана трубку, в последний момент Ауста потеряла самообладание. Что она скажет? Тоурей была так зла, когда они расставались, и вряд ли успела остыть. Да, она редко выходила из себя, но если выходила, то надолго. Меньше всего Аусте была нужна еще одна ссора — жесткие, грубые слова о лжи и обмане доверия. Умнее Тоурей она никого не знала, но сейчас этот факт играл не в ее пользу. Тоурей сразу поняла, что интерес полиции к ним связан не только с подброшенным в дом телефоном. Этот детектив, Хюльдар, позвонил ей, и, вернувшись домой, Тоурей поинтересовалась, почему больше телефона их интересовала Ауста.
Она отвечала уклончиво. О том, чтобы сказать правду, не могло быть и речи. Слишком поздно.
Нет, звонить сейчас она не будет. Надо подождать, пока Тоурей уложит девочек спать и сядет в гостиной перед телевизором. Пусть успокоится, начнет скучать. Пусть отойдет, смягчится и тогда, может быть, легче поверит ее объяснениям. Телефон отправился обратно в карман.
В отделении насчитывалось тридцать четыре кровати, и все они были заняты. Конечно, Ауста была не одна. Кроме нее в состав ночной смены входили еще семь медсестер и пять младших медсестер. И тем не менее было не по себе. Причину она знала, но легче от этого не становилось. Скорее, даже наоборот.
Ауста пыталась убедить себя, что ей ничто не угрожает, но не могла оторвать взгляд от двери в конце коридора, не могла избавиться от страха, что рано или поздно сюда придет кто-то с одной-единственной целью: лишить ее жизни.
Полнейшая ерунда, не так ли?
Та девушка в кинотеатре, наверное, тоже так думала — и посмотрите, что с ней случилось…
