– Да ты что!
– По три в час. И вообще не сплю. Живу ради поэзии. И ради нее умру. Совсем как Вальтер Кроос. Знаешь его стихи?
– Еще бы! – ответил Фил.
Вот и попался, который кусался!
– Хочешь, прочитаю мое последнее?
Фил кивнул.
И я продекламировала:
Многогранные натуры
обожают счет-фактуры.
Не знаю, откуда ко мне такое прилетело. Наверное, из того же тайного чуланчика, что и имя Вальтер Кроос, которое я только что выдумала. Мне мое стихотворение вполне понравилось, но Фил ничего не сказал, потому что из леса вышел Бейтел с семнадцатью бобрами и совой на плече. Но звери были невидимками.
– Привет, Бейтел, – сказал Фил, – ведь ты же Бейтел?
Бейтел кивнул.
– Ты наверняка любишь играть в футбол.
– Нет, – ответил Бейтел.
Хороший ответ.
– А-а-а, – протянул Фил, – а то я, вообще-то, лучший вратарь на острове. Хочешь, научу тебя отбивать мяч в падении?
Бейтел, не останавливаясь, пошел прямо в магазин при кемпинге. Он был дежурный по завтраку. Из палатки показалась голова Дилана.
– Ты Дилан, да? – спросил Фил. – По-моему, ты любишь повеселиться. А я ведь в выходные дни стендап-комик.
– Окей, – ответил Дилан и побежал к туалетам.
Супер!
Бейтел вернулся из магазина с батоном и яйцами. Мама Дилана и мама Донни прискакали из душевого блока. Дилан смотрел остекленелым взглядом вдаль, в направлении бункера, и тут из-под полога палатки высунулась башка Донни. Похоже, кроме меня этого никто не заметил. Донни приметил журналиста Фила, и в глазах его мелькнуло хитрое выражение. Оно мгновенно погасло, а Донни пулей свистанул из палатки. Я и не знала, что он способен так рано встать и к тому же сразу вскочить на ноги.
Он подошел к Филу и схватил его за горло.
– Я все слышал, гад. Подлизываешься к моим друзьям? Наверное, нам с тобой надо серьезно поговорить с глазу на глаз.
Он дернул Фила за руку и потащил за собой в лес. Журналиста, поэта, вратаря, стендап-комика и подлизу. Думаю, нелегко быть столькими людьми сразу. Захочешь присесть – понадобится пять стульев.
Моя мама с Бранданом пока не показывались. Парика видно не было, сапог тоже. Клянусь, это была любовь. Поев и попив, я снова забралась в свою палатку.
Надо мне и правда стать поэтом. Раз это так легко. Я вспомнила себя прошлой ночью. Вспомнила музыку, которую мне хотелось услышать. И написала:
Стеной от мира отделен,
я одинок, как Робинзон,
как первый в мире телефон.
А ведь отлично получилось! Я прямо вижу этот телефон, который хотел бы кому-нибудь позвонить, но второго аппарата еще не сделали. Здорово! Прямо как первый человек в фейсбуке. Но вот такое стихотворение еще лучше:
Какой в жизни смысл?
Придать жизни смысл —
жизни тех, кто нам мил.
Так сочинил дедушка Давид. Он часто повторял это стихотворение.
Тут мама Донни подняла крик:
– Кто зажухал мой Happinez?
[14]
Хорошее название для песни: «Кто зажухал мое счастье?»
– Ищешь тематический номер о старении в одиночестве? – спросил Донни.
Значит, уже вернулся из леса. Гляну-ка, что там на улице делается. Жив ли еще Фил. Живехонек! Сидит как ни в чем не бывало рядом с Донни на упавшем дереве. Рассказывает что-то с увлечением, размахивая руками. Анекдот, что ли? Донни ржет, прямо колышется от удовольствия, как флаг на ветру. Друзья навеки – Донни с Филом. Значит, и правда серьезно поговорили.
Донни, похоже, не больно-то спешит в бункер. А мы ждем, чтобы он подал знак. Непонятно, почему мы этого ждем, ведь он еще не избран главнокомандующим. Вот расстегивается молния на палатке моей мамы, и Happinez, шелестя страницами, вылетает на улицу, после чего молния снова закрывается. Достаточно, чтобы понять: у меня новый отец. До тех пор, пока их роман длится. Я маму не понимаю. Мне она всегда говорит: «Если хочешь сардельку, необязательно тащить в дом всю свинью». Этой фразой и ограничивается мое половое воспитание. Дедушка Давид на сей счет тоже не слишком распространялся.
Сразу после того, как закончился его роман с Ольгой, я спросила, как оно – новая любовь, если ты так долго жил со своей первой женой.
– Странно, Салли Мо, очень странно. Думаешь, что можешь делать все то же самое. Говорить то же самое. Смеяться над тем же, над чем хохотали мы с бабушкой. Но нет. Ощущение, будто очутился на другой планете, что ли. Не ориентируешься в пространстве, не знаешь местного языка, делаешь все шиворот-навыворот. Понимаешь, Ольга была далеко не девочка, но ужасающе эмансипированная.
– Для тебя же это хорошо, – сказала я.
– Как сказать, – ответил дедушка Давид, – она открывала передо мной дверь, подавала мне пальто, порывалась нести мою сумку.
– Может, потому что ты намного старше нее?
– Нет, она и в ресторане всегда пыталась заплатить, а с таким я уж точно справлюсь сам.
– Но ведь это мило с ее стороны, правда?
– Мужчине тогда невкусно есть.
– Дедушка Давид, – заявила я, – ты неисправимо старомоден.
– Может быть, – ответил он, – но одну вещь я знаю точно: самая большая глупость, которую сделали женщины, – это то, что позволили себя эмансипировать.
– Как это – позволили себя эмансипировать?
Дедушка Давид кивнул.
– Вас эмансипировали мужчины, – отрезал он и налил себе еще рюмочку.
Верный признак, что он сейчас расскажет какую-нибудь историю или поделится новой идеей, которую выискал либо в книге, либо в одной из тупиковых долей собственного мозга.
– Салли Мо, – начал он, – давным-давно, в доисторические времена, на земле господствовали женщины. Тогда существовали только богини, жрицы и царицы. Они имели власть и знания. Мужчины не значили ровнехонько ничего, их каждое утро выгоняли из дома на охоту или собирать ежевику. Но со временем женщинам надоело принимать все решения и нести ответственность за все на свете. Они захотели изменить ситуацию. И что они сделали?
– Развелись с мужьями, – предположила я.
– Нет, – объяснил дедушка Давид, – они сделали вид, будто власть – это очень здорово. Так ловко прикидывались, что мужчины стали им завидовать и подняли крик: мол, мы тоже хотим принимать решения. Мол, форменное безобразие, что до сих пор нет ни одного бога-мужчины. «Окей, – сказали женщины, – но тогда на вас ляжет и ответственность». Мужчины пришли в восторг, а потом не успели оглянуться, как стали главными, и земля заселилась богами, жрецами и царями. А у женщин в головах наконец-то установились мир и покой.
