Теодора почти ожидала, что произойдет нечто ужасное, что яркий свет вспыхнет и сожжет Чарльза как лист папиросной бумаги. Вместо этого он просто вошел в вестибюль, словно через обычную дверь. Джоджо отправился следом. Мужчины стояли бок о бок и смотрели на нее через разрез. Она пожала плечами и издала тихий нервный смешок. Затем тоже невероятно быстро прошла из зала «Дворца» в вестибюль отеля.
— Быстрее, чем на сент-луисском экспрессе, — заметил Чарльз.
— Но это действительно тот самый отель? — спросила Теодора вслух. — В смысле, как мы можем знать наверняка, где на самом деле находимся?
— Никак, боюсь, — ответил Джоджо. — Но лично мне это не помешает спасти девочку.
— Та женщина… — протянула Теодора, с опаской поглядывая на лестницу.
— Наверное, она правая рука Дэвиса, — сказал Джоджо. — Думаю, почти все остальные члены его передвижного шоу были завербованы, как и Джейк…
— Бедный Джейк, — тихо произнес Чарльз, качая головой.
— …Они более-менее обычные ребята, которым Зазывала Дэвис внушил некую цель. А вот медсестрица — настоящее дьявольское отродье. Не думаю, что Дэвис ее такой сделал. Сущая гадина, примерившая человечий облик.
— Да, но меня всегда выдают глаза, — произнес глубокий женский голос.
Медсестра, соблазнительно покачивая округлыми бедрами, вышла из будки кассира. Ее босые ноги, казалось, едва касались плиток пола. Из-за ее спины вывалился мистер Томас и растянулся на полу, с распухшим и посиневшим лицом. Огромная черная кобра глубоко вонзила свои клыки в его шею; тело змеи остервенело извивалось, бесконечной волной ходя вверх и вниз по телу умирающего.
Медсестра улыбнулась, щелкнула языком и зашипела.
Джоджо вздрогнул, резко втянув носом воздух.
— Как же ты меня забыл, Джоджо? — пропела она, плывя навстречу ему и переступая с пятки на носок с грацией танцовщицы. — И зачем ты сбежал? Неужто так невыносима была для тебя наша маленькая семья?
— Кто она такая? — прошептала Теодора.
— Я… не уверен…
— Он говорит: «Не уверен», вы только послушайте! Я — та единственная мать, что у тебя когда-либо была, и ты говоришь «не уверен»? Джоджо, это… обидно! — Ее пальцы вспорхнули к его лицу, загребли клок волос, сжались в кулак и вырвали пригоршню. От боли Джоджо зажмурился и зарычал.
— А ну, не тронь его! — крикнула Теодора, бросаясь вперед.
Медсестра невозмутимо взмахнула рукой по широкой дуге и повалила Теодору на пол, словно прихлопнула комара. Чарльз уставился на нее, дрожа, и крепче сжал в руках дробовик. Резко вскинув приклад, прицелился — и нечто в женском обличье повернулось к нему, с легким раздражением на лице.
— Ты собираешься убить меня, коридорный? — спросило нечто. — Снести мне голову? Это все, наверное, потому, что ты хочешь потом трахнуть мой труп, да? Держу пари, что у тебя никогда раньше не было белой женщины. А пока тело теплое, оно как живое, верно?
— Заткнись! — воскликнул потрясенный Чарльз. — Заткнись и отойди от Джоджо!
— Ты можешь делать все, что захочешь, когда девушка мертва, — продолжало нечто, чья грудь поднималась и опускалась от нарастающего возбуждения. — Можешь просунуть куда угодно — разве она возразит? Если сможешь начисто снести мне голову, то даже в самую трахею трахнуть — пара пустяков…
— Заткнись! — закричал он, и слезы брызнули из его остекленевших глаз. — Заткнись, заткнись!
Улыбка змеи стала шире, обнажила яркие безупречные зубы. Она легко шагнула к нему, выгибая спину и выпячивая грудь вперед. Чарльз дернулся, удерживая цель. Змея медленно подняла руку и обвила пальцами стволы, нежно поглаживая их. Затем она направила их вниз, пока дробовик не уткнулся в промежность.
— Давай пробей меня навылет, идиот. Ни к чему сдерживаться.
Чарльз задрожал.
— Да стреляй же! — одними губами вымолвила Теодора.
Когда медсестра выхватила дробовик из его рук, она сделала это без особых усилий. Он просто позволил ей.
— Хороший мальчик, — сказала она. Слова почти потонули в пьяной песне, несущейся со второго этажа.
— Так вы хотите видеть девочку, — сказала ему медсестра, постукивая дробовиком по полу. Теодора подпрыгнула, испугавшись, что стволы нечаянно выпалят.
— Да, — ответил Джоджо.
Медсестра протянула ему руку.
— Тогда пойдем к ней.
Джоджо с минуту разглядывал руку, поражаясь ее белизне и отсутствию морщин. Медсестра призывно пошевелила пальцами. Он ухватился-таки за нее, и, поплыв вперед, медсестра увлекла Джоджо за собой по лестнице. Теодора двинулась было следом, но та остановила ее резким жестом и ледяным взглядом.
— Не вы. Лишь он один.
— Джоджо! — жалобно окликнула Теодора.
— Все нормально, — облизнув пересохшие губы, сказал он. — Вы с Чарльзом обождите здесь.
— Но это же… — Она замолчала, не зная, какое слово употребить. Опасно? Безумие?
— Все нормально. Подождите меня здесь.
— Мне это не нравится. Это неправильно.
— Мы мало на что сейчас можем повлиять. — Он развел руками. — Или так, или никак.
— Или так, или никак, — зловещим эхом повторила за ним медсестра.
Теодора опустила голову и вздохнула:
— Я буду ждать здесь.
— Хорошо.
— Возвращайся.
— Непременно вернусь.
Джоджо моргнул и снова повернулся к медсестре на лестнице. Она поднялась, таща его за собой как пекинеса на поводке. Во второй раз в своей жизни Теодора увидела, как пугающе злобный человек увел у нее Мальчика Псоглавца.
— Я всегда знала, что ты миляга, — ворковала медсестра, пока они вместе шли через коридор. Теперь здесь было еще тусклее, чем обычно, и одна из потолочных ламп мигала непрестанно. — Он всем тем неотесанным простофилям так долго внушал, что ты дикий… но мне-то лучше знать!
— Кто ты такая?
— Ну хватит, Джоджо, ты ранишь мои чувства.
— Лицо знакомое, но больше — ничего. Пойми, я почти забыл то время.
— Ладно, понимаю. Ты совсем как мой дядя. Не помнил из войны с мексиканцами — а там он, видимо, всякого навидался — ровным счетом ничего. Почти не верил, что вообще там бывал.
— Ну ты сравнила. Я-то в цирке был, а не на войне.
— О, — протянула она, — вероятно, это даже хуже. — Остановившись перед последней дверью по левой стороне коридора, она легко коснулась пальцами дверной ручки. — Вот и пришли.
Она стала поворачивать ее, и Джоджо спросил:
— Почему бы тебе просто не сказать, кто ты такая, а? Хоть убей — просто так, по волшебству, я тебя сам не вспомню.
