— Что ж, надо уметь проигрывать, — заметил Чарльз сухо.
Теодора сжала губы так, что ее рот стал похож на порез.
За их спинами что-то громыхнуло — что-то в будке кассира. Нахмурившись, Чарльз посмотрел в ту сторону.
Мистер Томас бросился на сетку, рыча и цепляясь за перекрученную проволоку, как бешеное животное в клетке. Сетка жалобно задребезжала. Томас зарычал, попятился и кинулся на нее снова.
Теодора судорожно вздохнула.
— Какого дьявола? — пробормотал Чарльз.
— Вас тут быть не должно! — проскрежетал Томас. Его голос звучал так, будто в горле у него застряла кость. — Пшел вон отсюда, ниггер! Пошла прочь, папочкина подстилка!
— О господи, — простонала Теодора. — Ну вот, опять…
Томас стал возить лицом по сетке — острые концы проволоки превращали его кожу в кровавые лохмотья. Вцепившись в сетку, он зарычал не то от боли, не то от гнева, не то от всего разом.
— Сука медсестра забрала мой дробовик, — прохрипел Чарльз. — Уж теперь ваш черед стрелять, леди…
— Мой? Но я… не могу, я просто не могу…
— Тогда давайте я! — Полузакрыв глаза и скривив рот в решительной гримасе, Чарльз потянулся к винтовке в ее руках. Она вырвалась, широко раскрыв глаза от страха.
— Он ведь ни в чем не виноват. Не виноват, Чарльз! Им управляют! Пожалуйста…
Парадные двери с грохотом распахнулись, ударившись о внутренние стены и погнав оглушительное эхо по всему вестибюлю. Томас яростно завизжал и нащупал щеколду на дверце клетки. Эрни Рич рванулся вперед, держа револьвер наготове, с видом человека, побывавшего в аду, но каким-то образом вернувшегося.
— Шериф, подождите! — выдавила Теодора, когда Томас вырвался из клетки кассира. Он опустился на четвереньки и побежал вприпрыжку, рыча и мотая головой из стороны в сторону.
— Стоять! — гаркнул Рич, целясь в него.
— Прочь, прочь, ПРОЧЬ! — ревел Томас, быстро приближаясь.
Шериф нажал на спусковой крючок, и его револьвер дернулся, когда на щеке Томаса будто расцвела черная роза. Труп с простреленной навылет головой покатился по полу, оставляя за собой широкий багряный след.
— Да зачем же! — воскликнула Теодора и упала на колени. — Как вы не понимаете, это не его вина. Его… заговорили!
— Вот перегрыз бы он мне горло, леди, и было бы уже без разницы, чья тут вина, — проворчал Рич, переведя дух.
— Он прав, — согласился Чарльз. — Тут у нас как на войне. Либо ты, либо тебя.
— Но это не так! — выкрикнула Теодора. Шмыгнув носом, она закрыла ладонями лицо. — Нет в Литчфилде — да и во всей Америке — никакой войны!
— Вот тут вы ошибаетесь, леди, — строго сказал Рич. — Что это, если не война?
Смыв остатки стыда в раковину, Джоджо схватил полотенце, свисавшее с краешка раковины, и вытер им свежевыбритые лицо, шею и руки. Он поморгал, поглядел на свое отражение в зеркале. Оборотень исчез. Сара тоже.
Он прошел обратно в гостиничный номер, нисколько не удивившись тому, что дверь исчезла, едва закрывшись. Интересно, могло ли его теперь что-то удивить в принципе?
Кровать была пуста, хотя простыни остались примяты, образовав нечеткий силуэт той девушки, что недавно лежала там. Марджи. Она снова увела Марджи.
Минерва.
Хмуро оглядев пустующую комнату, Джоджо отринул дрожь, что наслали на него холодный порыв ветра, ворвавшийся в открытое окно, и дикий гнев, бушевавший в голове. Он осознавал нечто настолько бессмысленное, что это противоречило здравому смыслу. Зазывала Дэвис и Минерва отняли у него все, но заставили его поверить, что у него вообще что-то было.
Руки сами сжались в кулаки. Свежевыбритая кожа пылала. Теперь он точно знал, что делать и почему. Выстрел, прогремевший на первом этаже отеля, лишь подстегнул его.
«Хочешь устроить кавардак? — подумал он, выбегая из номера и минуя коридор. — Что ж, будет тебе кавардак».
Глава 23
Какие-то загадочные звезды подмигивали Марджи из-за окутывающей небо дымки, и она подивилась тому — разве сейчас ночь? Потом она поняла, что лежит совсем голая на спине, на ложе из мертвых листьев и мягкой суглинистой земли. Дул холодный ветер, и верхушки деревьев мягко покачивались в такт его порывам — там, в вышине. Она кое-как припомнила, что потеряла сознание после того, как дикая женщина в костюме медсестры укусила ее и стала лакать кровь. Уловив запах костра, Марджи поначалу испугалась — лес горит? Нет, жа́ра не было. Значит, можно не бежать пока. Но если воздух потеплеет, она непременно побежит.
Марджи уловила, как кто-то приближается к ней из-за деревьев, но голову поднимать не стала — кто бы там ни был, пусть думает, что она валяется без чувств. Чьи-то шаги шаркали по земле — может, шел не один человек. Как ей показалось, кого-то сюда, к ней, волокли, и чем ближе становился звук, тем сильнее ощущался насыщенный земляной запах. Похоже, кого-то откопали. Небесная мгла сгущалась, но одна звезда светила, как и прежде, ярко. Марджи показалось, что она вспомнила, как та называется, но название тут же ускользнуло. Впрочем, нежный голос, прозвучавший гораздо ближе, чем она ожидала, просветил ее:
— Это всего лишь Венера. Ярчайшая на всем ночном небе, если не брать в расчет Луну, само собой. Она — мой маяк, а этот лес — моя гавань.
Марджи подняла руки, прикрывая грудь, поджала ноги. Кто-то хихикнул.
— Бедная девочка. Как жаль, что Скутер, вопреки всем своим юношеским чаяниям, так тебя и не увидит в таком виде. Знаешь, вчера вечером он убил своих родителей. Не такой уж он и хороший, правда?
Мужчина с нежным голосом нависал над ней — его фигура смутно вырисовывалась в свете звезд. Пристально посмотрев на него, Марджи выдохнула. Кто-то еще был там, за его спиной, но избегал попадаться в чье-либо поле зрения.
— Я не гипнотизер. Да и будь я им, пойми: гипноз не искусство заставлять кого-то действовать вопреки своей натуре. Скутер Кэрью убил отца и мать, потому что хотел. В этом нет ничего необычного, ни капельки. Молодые всегда вытесняют старых — точно так же, как жизнь компенсируется смертью. Просто все это местечко насквозь попорчено несовершенствами, вопреки моим лучшим намерениям. А планировалось всего одно — мое прибытие сюда. Уродливый проем я прорубил в прекрасный дом… но, увы, одним не обошлось.
— Кто вы такой? — пискнула Марджи.
Мужчина улыбнулся и повернулся к кому-то, стоявшему позади.
— Подымай, — приказал он. Затем снова обратился к Марджи: — Прояви терпение, дитя мое, и увидишь сама.
В поле ее зрения появилась медсестра с оборванной веревкой в руках, которую она тянула изо всех сил. Другой конец веревки крепился к длинному деревянному ящику, по крышке катились комья рыхлой грязи. Это был гроб, конечно.
