— Вы же наверняка заметили, как меняется конъюнктура, причем не в лучшую сторону. Почва уходит из-под ног. Назовите хотя бы один цех, который не пострадал. И раз заметили, значит, понимаете, насколько я дорожу каждым клиентом. Мы имеем дело с так называемым наследственным контрактом: я веду дела отца, а если отец умирает, по традиции продолжаю помогать наследнику. Будьте уверены — приложил руку ко многим, очень многим документам, касающимся имущественного положения имения. Преемственность важна… вы должны понять: из поколения в поколение экономическое своеобразие крупных поместий делается весьма заметным, и другому потребуются годы, чтобы в этих особенностях разобраться… в другие времена я бы плюнул и отказался, но в наше время… Королевство будто само копает себе могилу, а король, посчитав, что могила уже достаточно глубока, подставляет грудь под пули. Что было и так плохо, делается еще хуже… стыдно сказать, но я и не мог отказаться, дело пахло разорением для меня самого. Но он… этот… он другой, о! Он совсем другой. Даже на благородном стволе бывают гнилые ветви. Если вы… начнете его прижимать, я не уверен, как он… Вы же в вашей нынешней диспозиции не можете видеть всю картину. Так что же это будет… не только мы, мы-то ладно, а другие… Вовсе уж незаслуженно. Они-то при чем?
Винге нахмурился.
— Высоко ценю ваше доверие, но, признаюсь… мне нелегко следить за ходом рассуждений.
Паллиндер рукавом вытер выступивший на лбу пот.
— Да, разумеется… я и сам слышу, как это нелепо звучит… само собой, я не требую признать мои мотивы основательными или благородными… но для общей же пользы, исключительно для общей… буду молиться, чтобы недремлющее око полиции обратилось на этот раз в другую сторону. Зажмурилось, что ли… — Паллиндер горько усмехнулся. — Разве у полиции дел мало? Разве нет в Стокгольме других преступлений?
— Вы тоже, господин Паллиндер… вы сказали, мы не можем видеть всю картину. Возможно… но позвольте мне с уверенностью утверждать, что и вы не видите всю картину. Если вы посмотрите моим глазами, думаю, вашей деловой деликатности будет нанесен серьезный урон. Совсем юная девушка зверски убита в брачной постели… кровь на люстре… как вам это понравится? Кровь на люстре… до люстры, позвольте напомнить, полторы сажени. Юноше просверлили череп, он заперт в доме умалишенных, в собственных испражнениях… думаю, мало кто имеет большие основание приветствовать скорейшую смерть. И кем бы ваш таинственный, если я правильно понял… ваш анонимный клиент ни был… если он невинен, разве не должны были эти страшные преступления вызвать интерес скорее у него, чем у нас с вами?
Паллиндер, волоча ноги, вернулся к столу.
— Возможно, вы правы, — сказал он, еле шевеля губами. — Этот клиент не из тех, кого бы я выбрал по доброй воле. Если бы не обстоятельства…
Паллиндер задумался. Винге даже удивился — такая игра противоречивых чувств отобразилась на непроницаемой до того физиономии собеседника.
— Если мои доводы бессильны умерить ваше усердие… что ж… может, мы придем к соглашению… к взаимовыгодной договоренности? Я изложу ваше дело моему нанимателю. Насколько я его знаю… только оставьте адрес, он обязательно вас найдет. Таким образом я, мне кажется, не нарушу конфиденциальности? Как вам кажется? Не нарушу?
Винге попытался быстро взвесить плюсы и минусы неожиданного предложения. Краем глаза заметил: делопроизводитель еле дышит от ужаса. Неживая, с желтизной, бледность сменила недавний румянец. Несомненно, на кону стоит нечто большее, чем просто утрата выгодного контракта: для любого бухгалтера неизбежны подобного рода неудачи.
Он вздохнул. Что делать? Не натянув тетиву, не поразишь цель… но упаси Бог натянуть так, чтобы тетива лопнула.
— Что ж, так и сделаем, господин Паллиндер. Но если я не получу ответ завтра к полудню, вернусь. Вернусь в компании человека… скажем так: человека, куда менее склонного к компромиссам, чем ваш покорный слуга.
Он взял со стола лист бумаги, написал адрес и подвинул Паллиндеру.
Паллиндер выдохнул — так шумно, будто удерживал этот выдох облегчения не меньше получаса. Потряс головой и потянулся за графином. Никаких сомнений: собрался покончить с его содержимым. Даже воздух в канцелярии стал свежее — будто только что проветрили.
Винге поднялся со стула.
— Ваше желание помочь не будет забыто, — сказал он и двинулся к порогу.
— Господин Винге! — остановило его восклицание Паллиндера. — Спасибо. И вот вам совет в благодарность. Будьте с ним осторожны. Не в том смысле, что можете ранить его чувствительную душу. Нет… ради собственной безопасности.
20
Два часа ждал Винге на углу Скорняжного переулка, там, где Хедвиг просила оставить записку. Солнце уже миновало зенит и присматривалось к черепичным крышам купеческих домов. Он с каждой минутой нервничал все больше.
Она пришла сразу после полудня. Появилась со стороны Корабельной набережной. Винге, ни слова не говоря, повел ее в «Малую Биржу» — в это время дня нетрудно найти столик в одном из укромных уголков даже самой популярной кофейни.
Они присели. Хедвиг Винге тоже молчала — ждала, что у него за новости.
— Я получил записку от некоего Тихо Сетона. Представился опекуном Эрика Тре Русур.
— Что пишет?
— Предлагает встретиться нынче вечером. Настаивает, чтобы я пришел один.
Он положил на стол клочок бумаги с взломанной сургучной печатью. Она повернула письмо к свету и долго разглядывала. Эмиль терпеливо ждал.
— Именно на этом месте? Из всех возможных? И именно в это время?
— Да, Хедвиг. В этом месте и в это время. По-прежнему не могу разыскать Жана Мишеля. Дома его нет. Если бы нашел, по крайней мере попросил бы пойти со мной. Не показываться, но быть рядом. Время не терпит, и я хочу попросить тебя…
— О чем?
— Пойти со мной на эту встречу.
— Если дело дойдет до насилия, вряд ли я смогу тебе помочь. Ты же понимаешь.
— Понимаю. Но если… если ты, по крайней мере, расскажешь Жану Мишелю, какая судьба меня постигла… Знаешь, делопро… — У Эмиля на секунду пропал голос, пришлось прокашляться, — делопроизводитель Паллиндер предупреждал меня — этот его клиент опасен. Не могу сказать, чтобы мне не было страшно, но… короче, твое присутствие придаст мне мужества.
Хедвиг задумалась.
— Ну что ж…
— Нынче вечером, за полчаса до полуночи.
— Ну что ж… — повторила она.
— Держись в тени. Он ни в косм случае не должен тебя заметить.
Ночь погрузила Железную площадь во мрак, границы ее обозначали только слабые фонари по углам. Время от времени, когда в масле попадались загрязнения, фонари на несколько секунд панически вспыхивали и начинали возмущенно трещать.
Эмиль Винге чуть ли не на ощупь прошел по неровному булыжнику. Наконец в просвете между домами обозначились контуры колодца. В темноте сооружение выглядело совершенно незнакомым, гротескным и даже угрожающим. Сердце провалилось куда-то в живот. Похоже, весь с такими трудами накопленный запас мужества израсходован до времени.
