По шатким мосткам она перешла Канавку. Единственный здесь кабачок под названием «Маленький Янс», дальше — пустырь.
Вечер второго дня настиг ее за городом, там, где у жителей столицы окончательно иссяк строительный азарт.
Потом начинался лес. Она слышала название: Скугган. Тень. Легко понять — продравшись с неизбежными царапинами сквозь низкий, но густой кустарник, она очутилась среди старых, раскидистых дубов. Деревья стояли на голой, почти без подлеска, земле, усыпанной прошлогодними желудями. Даже немного жутко: как в храме с погашенными свечами. Тишина поначалу показалась ей давящей, но постепенно Анна Стина начала различать непривычные звуки, которые раньше не замечала. Множество тишайших звуков, в шумном городе она бы ни за что их не расслышала: игра совершенно неощутимого на земле ветра в кронах, шуршание и шажки неведомых тварей в прошлогодней листве. Таинственную тишину прорезал исступленный вопль совы. «Что я здесь делаю?» — подумала она с внезапным отчаянием. Она уже не помнила, когда ела в последний раз. Живот пустой и в то же время чуть не лопается. Жгучий, болезненный спазм в низу живота заставил ее охнуть и согнуться. Потом опять, и опять — все чаще и чаще.
Анна Стина поначалу не поняла: что она видит? Явь или сон? Давно наступила ночь. Она даже протерла глаза: нет, и в самом деле какой-то свет, совсем близко. Даже можно различить корявые, словно похваляющиеся своей древностью дубовые стволы. Она, ни о чем не думая, пошла на огонек. С трудом поднялась на небольшой холмик. На полянке в низине горел костер, тщательно огороженный сложенными полукругом камнями. Огонь ослепил ее, и она не сразу различила, что у костра сидит девочка. Не старше ее самой, но странная, будто какое-то лесное существо, вылепленное из коры, мха и корней. Завидела непрошенную гостью и изготовилась бежать.
Лесовичка.
У костра расстелен кусок дерюги, на нем закопченный и порядком помятый медный котелок, несколько мешочков, заткнутая тряпкой бутылка, щербатый нож. Последние несколько футов Анна Стина молча проползла но уже намокшим от ночной росы листьям, свернулась в тепле у костра, закрыла глаза — и провалилась в пустоту. Последнее, что успела заметить, — испытующий, но, как ей показалось, не враждебный взгляд лесовички. А хоть и враждебный — ей уже было все равно.
Она не смогла бы сказать, сколько проспала — час, несколько минут или даже секунд. Открыла глаза — по-прежнему ночь. Девочка по ту сторону костра сидит и внимательно на нее смотрит, положив подбородок на колени. Глаза их на секунду встретились, и лесовичка отвела взгляд.
— Мне кажется, ребенок просится наружу, — тихо сказала она и показала пальцем.
Пока Анна Стина спала, отошли воды. К костру из-под нее текли тонкие ручейки и жалобно шипели, повстречавшись с раскаленными камнями.
— Меня зовут Лиза. Лиза-Отшельница. Те, кто знает. Так и зовут.
Анна Стина хотела было назвать свое имя, но ее прошила такая резкая боль, что ничего не получилось: прошипела что-то невнятное и прикусила палец. Лиза встала, потопталась немного в нерешительности, схватила котелок и исчезла. Скрылась за стволами дубов.
Не успела новая знакомая уйти — еще один разряд боли. У нее перехватило дыхание. Мышцы напряглись так, что таз оторвался от земли, она выгнулась судорожной дугой, и как раз в тот момент, когда Анна Стина решила, что хуже уже не будет, железные клещи в животе сжались еще сильнее, и она не смогла удержать отчаянный вопль. Чуть отпустило — и вновь. Потом опять.
Схватки стали все чаще. Ей показалось, весь мир чьей-то злой волей превратился в комок свирепой силы в ее животе. Силы безжалостной и равнодушной ко всему, что мешает ей выйти из заточения.
Анна Стина не заметила, когда вернулась Лиза. Внезапно возникло ее бледное, озабоченное лицо. Го, что ей показалось грязью, было вовсе не грязью. Родимое пятно — теперь она его ясно разглядела. Довольно необычное: тонкая, извилистая, четко прочерченная красная линия, сбегающая по лбу на щеку, зацепив при этом бровь и веко. Сама небольшого роста, худая, но не хрупкая, видно, что немало повидала на своем веку. Волосы под платком — светлые? Темные? При свете костра определить трудно, но если приглядеться, делят цвета с землей и лесом — выцветшие зеленые, серые и коричневые тона. И большие, ярко-синие глаза. Переводя дух между схватками, Анна Стина подумала, что это странное лицо нельзя назвать некрасивым; оно может быть даже прекрасным.
Красота эта никак не бросается в глаза, но ведь и в жизни так: кто захочет — увидит.
Мрак обернулся яркой вспышкой, и мир снова померк. Мука, растерянность, невыносимая боль — но вдруг Анна Стина поняла, что уже не боится. Чувство, росшее с каждой схваткой, было так велико, что для страха места не оставалось. Чудовищный насос в животе наращивал и наращивал давление.
Они не выйдут наружу. Они навсегда останутся в ней. Они не смогут покинуть ее живот, эту темницу из плоти и крови.
5
Лиза-Отшельница появляется то справа, то слева, бормочет какие-то слова на понятном только ей языке. Или вслушивается в бред роженицы, когда та приходит в сознание. Незнакомка разговаривает с живыми и мертвыми. С матерью, которую она так любила, но та предала ее и умерла. С отцом, которого она не знала, но какой был замечательный человек… откуда ей это известно, если она его не знала? А отца своих еще не рожденных детей проклинает последними словами.
Лиза закрыла уши руками — зачем ей все это? Зачем ей знать то, о чем она знать не хочет? Ее не интересуют чужие беды, она сняла с себя все обязательства. Никому и ничем она не обязана. Она же ни у кого и ничего не просит, с какого рожна должна помогать другим? В лесу есть все, что ей нужно. Тоскливо оглянулась на окруживший поляну лес. Собрать, что ли, все свои нехитрые пожитки и уйти, предоставив незнакомку собственной судьбе? Но вот что странно: она-то думала, что давно уже избавилась от мук совести. Какая совесть? Никто ничем никому не обязан. И в то же время совершенно ясно сознавала: эта картина будет преследовать ее до конца жизни. Никогда больше не сможет она сидеть у своего костерка и ни о чем не думать, прислушиваясь к медленному и свежему дыханию вечного леса. Лиза старалась научиться у леса самому важному: не замечать существования человека. Но при этом ясно чувствовала: если она уйдет, ей всегда будет являться призрак незнакомки с неправдоподобно огромным животом. И эта незнакомка, обреченная ею на верную гибель, никуда не уйдет, будет вечно сидеть у ее костра.
Прошла ночь и еще полдня. Полтора дня, как отошли воды. По ребенок так и не появился. Лиза понимала: что-то не так. Она примерно знала, что надо делать, но не решалась и бессильно проклинала свою трусость. Решилась только далеко за полдень. Преодолевая привычную неприязнь к чужому присутствию, нагнулась и прошептала роженице в ухо:
— Пошла за помощью. Скоро приду. Потерпи.
Она бежала быстро, как только могла. Ноги привыкли к бегу. Появились первые постройки — сараи, склады. Отвращение перешло в тошноту — начинались пригороды. Издалека она видела людей. Те занимались своими делами и не обращали на нее ни малейшего внимания. Сняла с головы платок и набросила на плечи, чтобы все видели ее безобразное родимое пятно — единственный, но верный способ избежать насильников. Все время вертела головой, выискивая возможные пути для побега. Если кто-то схватит ее за плечо и начнет расспрашивать — что ж, у нее есть верное оружие: острые, молодые зубы. Но никто не обращал на нее внимание, а те, кто обращал, брезгливо отводили глаза. Спасибо и на том.
