Анна Стина молча кивнула.
— После порки осужденную вновь посадят на телегу и отвезут туда, где она будет находиться по крайней мере до совершеннолетия нашего юного монарха. Преступница — весьма высокопоставленная особа, поэтому для нее готовят некую пасторскую усадьбу, где она сможет пользоваться необходимыми удобствами. Но пока не все приготовлено, и ее временно поместят в другое место… Уже сейчас луна идет на убыль, а двадцать пятого новолуние. Будет темно, как в могиле. Вы же наверняка знаете, как называют новолуние в Городе между мостами?
Это она знала.
— Ночь воров.
Он толкнул через стол запечатанный блестящей сургучной печатью конверт.
— Вы должны будете проникнуть в место ее временного содержания. Передадите ей вот это, дождетесь, пока она напишет ответ и принесете его мне.
Анна Стина растерялась.
— Вы что-то сказали про мою единственную способность… ничего не понимаю. Думаю, многие справятся с вашим заданием куда лучше.
Дюлитц покачал головой, кривя рот то вправо, то влево — должно быть, улыбался.
— Вы единственный в мире человек, которому известен тайный ход в Прядильный дом на Лонгхольмене. Туда ее и привезут, гам даже оборудовали для нее специальное помещение… все же высокая особа. Вам, если верить вашему рассказу, удалось проползти через никому неизвестный лаз в фундаменте старого здания. Почему бы не повторить подвиг? Туда — и назад. Что может быть проще?
Мгновенная судорога памяти — и судорога паники. Стиснувший грудь грубый, равнодушный камень, задержанное, как тогда показалось, навечно дыхание… осознание, что если она не сумеет вдохнуть в ближайшие несколько секунд, ей конец, ее ждет та же судьба, что и Альму Густафсдоттер, нашедшую в этом проклятом лазе свою могилу. Перехватило дыхание и потемнело в глазах.
Дюлитц заметил ее состояние.
— Прекрасно понимаю ваши сомнения. Само собой — риск есть. Можете угодить в когти к пальтам — и кошмарный сон, от которого вы только что очнулись, начнется снова. Такой же, если не хуже. И знаете, Анна Стина Кнапп, я хочу сразу избавить вас от ненужных колебаний. Выбора у вас нет. Вы наверняка почитаете меня за чудовище, но поверьте: по сравнению с моими работодателями я — невинный агнец. Речь идет о государственном деле. Исход его куда важней вашей или даже моей жизни. Для достижения своих целей заказчики готовы пожертвовать не одной молодой женщиной, а десятком или сотней. Особенно если их судьба мало кого интересует. Никто и не спросит. Я намекнул, что вам будет трудно решиться на такой подвиг, и получил ответ: если вы откажетесь проникнуть в Прядильный дом добровольно, вас туда отведут на собачьем поводке и сдадут пальтам.
Как только Анна Стина поняла, что выбора и в самом деле нет, паника исчезла, как ее и не было. Она сама удивилась, насколько спокойно и трезво прозвучал ее голос.
— Там на каждом шагу запертые двери. — Она смотрела на Дюлитца, не отводя глаз.
Его заметно удивили произошедшая в ней перемена и ее внезапное спокойствие. Он помедлил немного и достал из кармана накидки связку ключей.
— Вот… из арсенала взломщиков. Они не любят ломать двери — шума много. Замки в Прядильном доме известного сорта, к тому же старые. Один ключ не подойдет, подойдет другой или третий.
Дюлитц пододвинул ей связку, сложил руки на столе и наклонился, чуть не касаясь их подбородком. В нем тоже что-то изменилось. Только что он говорил строго и сухо, не терпящим возражении тоном, а сейчас смотрел чуть ли не с уважением.
— Остается договориться о цене за ваши услуги.
— Двести риксдалеров. Мое приданое, оставленное Кристофером. Я их истратила, чтобы оборудовать и привести в порядок дом, откуда меня выгнали, обозвав кукушонком.
Дюлитц откинулся на стуле, удивленно посмотрел на Анну Стину и покачал головой.
— Дешево… вы продаете свои услуги несоразмерно дешево. Мой работодатель охотно заплатил бы гораздо больше. Если вы откажетесь от десятой доли в мою пользу, я постараюсь обеспечить куда больший гонорар, на который он наверняка согласится.
Наконец-то! Наконец она может воспользоваться единственным оставшимся у нее правом: правом отказа.
— Нет. Город должен мне двести риксдалеров. Если их будет больше, то уже я окажусь в долгу. Двести риксдалеров. Больше мне не нужно.
Гордость. За эти деньги она покупает гордость.
Дюлитц, прежде чем кивнуть, долго смотрел на нее, словно пытался понять недоступный ему ход мыслей.
— Ну что ж… желаю успеха.
16
Анна Стина накормила Майю и Карла так, что у малышей булькало в животах, пока она их укачивала. Тепла от завернутого в одеяло большого и гладкого камня должно хватить. Поставила на место плетеную дверь землянки, присыпала сухими листьями. Посмотрела с одной стороны, с другой — не заметят. Приметила положение солнца.
У нее три часа. Самое большее — три часа. Нельзя терять ни секунды. Еще раз оглянулась на замаскированную землянку и поспешила в Город между мостами.
Уже у Рыцарского собрания — толпы народа. Бронзовый Густав Васа равнодушно поглядывает на суету. Мысленно поблагодарила Бога за свою худобу — будь она потолще, ни за что бы не протолкнуться. С обеих сторон мостика на Рыцарский остров гусары королевской гвардии прикатили пушки и частично забаррикадировали проход, чтобы хоть как-то уменьшить людской поток. На нее никто не обратил внимания.
По другую сторону моста колышется море человеческих голов. Кажется, они растут прямо из земли — согласно указу регента простонародью запрещено носить яркую одежду — только серое и черное. Уличные мальчишки уже забрались на крыши и оседлали коньки, как воробьи. А на самой площади давка — руки не поднять.
Кого-то прижали к стене церкви, другие вертятся, как ужи, чтобы не упасть в канал. Удержаться удается не всем — об этом свидетельствуют раздающиеся время от времени истошные крики и плеск воды. Опытные рыбаки заранее пригнали свои лодки — почему бы не спасти тонущего и не получить в благодарность содержимое его кошелька.
Казалось бы, яблоку негде упасть, но переулки продолжают выдавливать людей на площадь. Анна Стина поражена — она никогда не думала, что в Городе между мостами столько народу. Посередине возвышается эшафот, где уже дожидается палач в широченной черной мантии. Теперь у него другой начальник — мастер Хесс еще весной умер от воспаления легких. Рядом с позорным столбом — офицер с золотыми галунами. Сложил руки за спиной, переминается с ноги на ногу и беспрерывно вертит головой, стараясь уловить малейшие признаки беспорядков. Эшафот окружен гвардейцами с пиками: когда придет час, они возьмут свои пики наперевес, оттесняя толпу подальше от места публичной порки.
И публика необычная. Не та, что она видела, когда была еще мала и не могла добровольно отказаться от ненавистного зрелища. Сейчас собралась не только чернь, жаждущая крови, но и важные персоны… А может, это и не кровожадность вовсе. Люди просто рады, что кому-то приходится еще хуже. И уж совсем утешительно: намного хуже. Придумав это человеколюбивое объяснение, Анна Стина еще раз вгляделась в толпу. Похоже, на сравнительно небольшой площадке перед дворцом Стенбока собрался весь Стокгольм — дворяне и простолюдины, купцы и попрошайки. Обитатели окружающих господских домов высунулись из окон так, что вот-вот вывалятся на мостовую. Множество колясок и даже карст — можно смотреть и не выходя на площадь, не рискуя набраться вшей в толпе. Женщин не меньше, чем мужчин.
