Он закончил с телеграммой, продиктовал ее в «Вестерн юнион» и попросил о срочной доставке, и все это время его согревала любовь, настолько сильная, что их опасная ситуация казалась ему менее угрожающей, чем была на самом деле.
Фей нашла пять записей за последний год, свидетельствовавших о том, что Кэл Шаркл останавливался на ночь. Каждый раз он оставлял один и тот же адрес, один и тот же номер телефона в Эванстоне, штат Иллинойс. Значит, он все же никуда не съехал. Но при наборе номера они слышали то же, что и Доминик: телефон отключен, другого телефона на эту фамилию в Эванстоне не зарегистрировано.
Кэл мог переехать из Эванстона в сам Город ветров, поэтому Фей позвонила в местное справочное бюро и спросила, есть ли у них номер, зарегистрированный в Чикаго на Кэлвина Шаркла. Такого номера не обнаружилось. Они с Эрни взяли карту Иллинойса и начали обзванивать справочные пригородов Чикаго: Уайтинг, Хаммонд, Калумет-Сити, Маркем, Даунерс-Гроув, Оук-Парк, Оукбрук, Элмхерст, Де-Плейнс, Роллинг-Медоуз, Арлингтон-Хайтс, Скоки, Уилметт, Гленко. Безуспешно. Либо Кэл Шаркл выехал из этих краев, либо исчез с лица земли.
Пока Фей и Эрни работали в конторке на первом этаже, Нед и Сэнди Сарвер готовили обед наверху, на кухне. За столом — после прилета Брендана Кронина из Чикаго и Д’жоржи Монателлы с дочкой из Лас-Вегаса — ожидалось уже девять человек, и Нед не хотел заниматься готовкой в последнюю минуту. Вчера, когда все шестеро, объединив усилия, приготовили и подали ужин, Джинджер Вайс заметила, что у них получилось что-то вроде семейного застолья; они и в самом деле испытывали чувство невероятной близости, хотя едва знали друг друга. Проникнувшись мыслью о том, что укрепление духа дружбы и товарищества может придать сил в грядущем противостоянии, Нед и Сэнди решили, что очередной ужин должен быть не хуже пира на День благодарения. Поэтому они собирались подать шестнадцатифунтовую индейку с ореховой начинкой, картофельный гратен, печеную кукурузу, морковь, салат с перцем, пирог из тыквы и домашние рогалики.
Пока они нарезали зелень, лук и хлеб, шинковали капусту, Нед думал, что, может быть, они готовят еду не только для семейного застолья, но и для последней задушевной трапезы обреченных. Каждый раз он прогонял эту жуткую мысль и смотрел, как работает Сэнди. Она почти все время улыбалась, а иногда напевала что-то себе под нос. Нет, Событие, которое привело к таким глубоким и таким замечательным переменам в Сэнди, не может закончиться их смертью. Нет, им не о чем беспокоиться. Нет.
Проведя три часа в редакции «Сентинел», Джинджер и Доминик съели легкий ланч — салат от шефа — в ресторане на Айдахо-стрит и в половине третьего вернулись в мотель. Фей и Эрни все еще работали в конторке, полной аппетитных ароматов, что доносились сверху: тыква, корица, мускатный орех, слегка поджаренный в масле лук, дрожжевое тесто для выпечки хлеба.
— Индейкой пока не пахнет, — сказала Фей. — Нед всего полчаса как поставил ее в духовку.
— Он говорит, обед будет в восемь, — сказал Эрни, — но я подозреваю, что запахи сведут нас с ума и мы возьмем кухню штурмом задолго до этого времени.
— Удалось узнать что-нибудь в «Сентинел»? — спросила Фей.
Не успела Джинджер открыть рот, чтобы рассказать об их находках, как дверь мотеля распахнулась и в конторку, впустив внутрь струю холодного воздуха, вошел полноватый человек. Он так спешил покинуть машину, что не дал себе труда надеть пальто. Хотя на нем были серые брюки, темно-синий блейзер, голубой свитер и обычная белая рубашка, а не черная сутана и характерный воротничок, догадаться о том, кто он, не составляло труда: перед ними был темноволосый, зеленоглазый, круглолицый молодой священник с поляроидной фотографии, отправленной Доминику неизвестным корреспондентом.
— Отец Кронин, — сказала Джинджер.
Она мгновенно почувствовала к нему такое же сильное влечение, как и к Доминику Корвейсису при первой их встрече. Джинджер казалось, что их троих объединяет общий опыт, ошеломительный, не сравнимый с тем, что связывал ее с Блоками и Сарверами. Внутри События, свидетелями которого все они стали в ту июльскую пятницу, было и второе событие, пережитое лишь некоторыми. И хотя приветствовать таким образом совершенно незнакомого человека, к тому же священника, было почти неприлично, Джинджер бросилась к отцу Кронину и обняла его.
Но извинения не требовались: отец Кронин явно испытывал такие же чувства. Он без колебаний ответил на ее объятие, и несколько мгновений они стояли, обнимая друг друга — не как чужие люди, а как брат и сестра, встретившиеся после долгой разлуки.
— Отец Кронин, — сказал Доминик, когда Джинджер отошла в сторону; он тоже приблизился к священнику и обнял его.
— Не стоит называть меня «отец». В настоящий момент я не хочу и не заслуживаю того, чтобы считаться священником. Пожалуйста, зовите меня Бренданом.
Эрни позвал сверху Неда и Сэнди, а потом сам вышел из-за стойки вслед за Фей. Брендан пожал руку Эрни и обнял Фей, явно чувствуя к ним симпатию, хотя и не настолько сильную и необъяснимую, как неодолимое эмоциональное влечение к Доминику и Джинджер. Когда со второго этажа спустились Нед и Сэнди, он поздоровался с ними так же, как с Эрни и Фей.
Брендан чуть ли не в точности повторил слова Джинджер, сказанные день назад:
— У меня такое чудесное чувство, будто я в окружении семьи. Вы все чувствуете то же самое, правда? Мы словно пережили вместе самые главные моменты нашей жизни… прошли через то, что навсегда сделало нас непохожими на других людей.
Хотя Брендан Кронин настаивал на том, что не заслуживает почтительности, которой удостаиваются священники, его окружала какая-то глубоко духовная аура. Пухлое лицо Брендана, искорки в глазах, широкая, теплая улыбка излучали радость; он двигался среди собравшихся, прикасался к ним, разговаривал с заразительной энергией, которая поднимала настроение Джинджер.
— То, что я ощущаю в этой комнате, — добавил Брендан, — лишний раз убеждает меня, что я принял правильное решение, приехав сюда. Я должен быть с вами. Здесь что-то произойдет, и оно преображает нас, уже начало преображать. Ведь вы это чувствуете? Правда чувствуете?
От мягкого голоса священника по спине Джинджер побежало приятное тепло, наполнив ее неописуемым восторгом — вроде того, который она впервые испытала студенткой, стоя в операционной и видя вскрытую грудную клетку пациента, кожу, удерживаемую хирургическими ретракторами, пульсирующее, таинственно-сложное человеческое сердце, во всем его багровом великолепии.
— Зов, — сказал Брендан. Это слово, произнесенное тихим голосом, призрачным эхом разнеслось по комнате. — Мы все его услышали. Зов этого места.
— Смотрите! — сказал Доминик, и эти три слога заменили целую изумленную речь.
Он поднял руки и раздвинул пальцы, показывая красные кольца распухшей плоти на своих ладонях.
Удивленный Брендан тоже поднял руки, на которых появилось такое же странное клеймо. Мужчины изумленно смотрели друг на друга, воздух в комнате меж тем сгущался, наполнялся неизвестной энергией. Вчера по телефону отец Вайкезик сказал Доминику, что в чудесных исцелениях и других событиях, изменивших недавно жизнь молодого священника, по мнению Брендана, нет ничего религиозного. И все же Джинджер казалось, что конторка наполнилась силой, которая, может, и не является сверхъестественной, но лежит за пределами человеческого понимания.
