Лиленд только за день до того, в воскресенье, узнал о целительных способностях Кронина, когда прослушал телефонный разговор между Домиником Корвейсисом в мотеле «Транквилити» и отцом Вайкезиком в Чикаго. Этот разговор потряс бы полковника до глубины души, если бы субботние события не подготовили его к неожиданностям. В субботу вечером, когда Корвейсис появился в «Транквилити», Лиленд Фалкерк и его специалисты-наблюдатели с растущим недоверием выслушали первые разговоры между Блоками и писателем. Запредельная история о танце лунных фотографий, оживленных полтергейстом у Ломака в Рино, напоминала продукт больного воображения, которое не проводит различий между вымыслом и реальностью.
Но позже, после того как Корвейсис и Блоки поели в кафе, писатель попытался вспомнить, что было до начала неприятностей, случившихся вечером 6 июля. Случилось поразительное происшествие — это подтвердила и группа наблюдения за «Транквилити», скрытно размещенная к югу от федеральной трассы, и запись, сделанная с помощью бесконечного передатчика через таксофон. Все в кафе начало сотрясаться, зал наполнился странным грохотом, потом раздались какие-то нездешние электронные завывания, которые закончились взрывом, повыбивавшим окна.
Это явление стало полной — и ужасной — неожиданностью для Лиленда и для всех, задействованных в операции прикрытия, в особенности для ученых, которые были просто потрясены. Поначалу никто не мог объяснить случившегося. Но Лиленд, чуть-чуть поразмыслив, пришел к объяснению, от которого кровь застыла у него в жилах. К похожим выводам пришли и ученые. Некоторые из них перепугались почище Лиленда.
Внезапно все перестали понимать, чего следует ожидать дальше. Теперь могло произойти что угодно.
«Мы считали, — мрачно думал Лиленд, — что контролируем ситуацию в ту июльскую ночь, но, вероятно, она вышла из-под контроля еще до нашего появления на месте событий».
Единственное утешение состояло в том, что инфекция пока затронула только Корвейсиса и священника. Впрочем, возможно, слово «инфекция» не вполне подходило для данного случая и лучше было сказать «овладение». А может, для объяснения того, что произошло, не существовало подходящего слова, поскольку такое случилось впервые в истории.
Даже если осада дома Шаркла закончится завтра, если вероятность передачи информации в прессу будет исключена, Лиленд не сможет атаковать группу в мотеле с полной уверенностью. Арестовать и удерживать Корвейсиса и Кронина — а может, и других, — наверное, будет труднее, чем позапрошлым летом. Если Корвейсис и Кронин уже не вполне те, что были, если они стали кем-то другим — или чем-то другим, — работать с ними, вероятно, будет невозможно.
Головная боль Лиленда усилилась.
«Подпитывайся этим, — сказал он себе, вставая из-за стола. — Подпитывайся болью. Ты много лет делал это, глупый сукин сын, так что подпитывайся еще пару дней, пока не расчистишь этот завал или не сдохнешь, смотря что случится раньше».
Он вышел из своего кабинета без окон, пересек приемную без окон, прошел по коридору без окон, оказался в коммуникационном центре без окон, где в углу за столом сидели лейтенант Хорнер и сержант Фикс.
— Скажите ребятам, что можно уже идти спать, — сказал Лиленд. — На сегодня отбой. Рискну отложить операцию на один день, пока не прояснятся дела с домом Шаркла.
— Я как раз собирался к вам, — сообщил Хорнер. — Есть новости из мотеля. Они наконец вышли из кафе. После этого Твист пригнал джип «чероки», который стоял на холме за мотелем. Твист, Д’жоржа Монателла и священник сели в машину и поехали в сторону Элко.
— И куда они направились в такое время, черт бы их подрал? — спросил Лиленд.
У него мурашки побежали по коже, ведь он мог упустить этих троих, если бы отдал приказ брать отель сегодня, потому что был уверен: свидетели никуда не денутся до утра.
Хорнер показал на Фикса, который сидел в наушниках и прослушивал «Транквилити»:
— Судя по тому, что мы слышали, остальные ложатся спать. Твист, Монателла и Кронин уехали в качестве… своеобразной страховки, чтобы мы не могли одним махом задержать всех свидетелей. Наверняка это идея Твиста.
— Черт! — Лиленд вздохнул, массируя пульсирующие виски. — Ну и хорошо. Так или иначе, сегодня мы за ними не пойдем.
— А завтра? Если они опять разделятся на весь день?
— Утром мы установим наблюдение за всеми, — сказал Лиленд.
До этого времени он не видел нужды садиться на хвост каждому свидетелю, куда бы тот ни направлялся, потому что знал: в конечном счете все вернутся в одно место — в мотель, — и это облегчало работу с ними. Но если они рассеются, нужно будет постоянно знать местонахождение каждого, чтобы в случае надобности задержать всех.
— В зависимости от того, куда они отправятся завтра, они наверняка обнаружат любой хвост, — заметил Хорнер. — В такой местности трудно оставаться незаметным.
— Я знаю, — сказал Лиленд. — Я хотел оставаться невидимым, но с этим пора кончать. Может быть, увидев хвост, они занервничают, пока будет не слишком поздно. Может быть, они испугаются и даже собьются в кучу, чтобы эффективнее защищаться, и опять же облегчат нашу работу.
— Если кого-нибудь придется задерживать не в мотеле, а, скажем, в Элко, будет трудновато, — обеспокоенно проговорил Хорнер.
— Если мы не сможем задержать их, то должны будем убить. — Лиленд подтащил к себе стул и сел. — Давайте составим план и отправим наблюдателей на позиции до рассвета.
3
Вторник, 14 января
В семь тридцать утра вторника, после ночного звонка Брендана Кронина, отец Стефан Вайкезик приготовился ехать в Эванстон, к последнему известному месту обитания Кэлвина Шаркла, водителя-дальнобойщика, который был тем летом в мотеле «Транквилити» и телефон которого оказался отключенным. Ввиду чрезвычайной важности событий вчерашнего вечера в Неваде все сошлись на том, что нужно предпринять максимум усилий и попытаться обнаружить других жертв, тех, на кого пока не удалось выйти. Стоя в холодной кухне настоятельского дома, Стефан застегнул пальто, надел фетровую шляпу.
Отец Майкл Джеррано, который после утренней мессы принялся за овсянку и тост, сказал:
— Может быть, мне следует больше узнать обо всей этой ситуации, о том, что происходит с Бренданом, вдруг… ну, если с вами что случится.
— Со мной ничего не случится, — твердо сказал отец Вайкезик. — Господь позволил мне прожить пять десятилетий и узнавать, как устроен мир, не для того, чтобы меня убили теперь, когда я лучше всего могу послужить церкви.
Майкл покачал головой:
— Вы всегда отличались…
— Твердостью в вере? Конечно, я тверд. Полагайся на Господа, и он тебя никогда не оставит, Майкл.
— Вообще-то, — улыбнулся Майкл, — я хотел сказать «упертостью».
— Такая дерзость от викария! — Стефан принялся накручивать на шею плотный белый шарф. — Запомните, отец: от викария требуются смирение, самоуничижение, сильная, как у мула, спина, выносливость пахотной лошади и безусловное почитание своего настоятеля.
