Паркер сделал только два глотка кофе, а к печенью даже не притронулся, потому что страсть Эсси Кро к гнусным сплетням далеко выходила за границы обычного поведения. Это вызывало у Паркера чувство неловкости и нежелание поворачиваться к Эсси спиной или прикасаться к тому, что она принесла.
Все же он узнал кое-что полезное. Салко вдруг ни с того ни с сего отправились в недельную поездку в винодельческие края, в Напу и Соному, — так спешили сбежать от проблем в своих многочисленных заведениях, что не пожелали оставить название отеля, где их можно найти, и сделались недоступными для деловых партнеров, от которых им требовалось отдохнуть.
— Он позвонил мне в воскресенье, сказал, что они уезжают и не вернутся до понедельника, двадцатого, — сказала Эсси. — Попросил меня приглядывать за его домом, как обычно. Они ужасные бездельники, и это такая обуза, когда от тебя ждут, что ты будешь отваживать грабителей и еще бог знает кого. У меня своя жизнь, которая, конечно, ни в коей мере их не касается.
— И вы не говорили ни с кем из них ни лично, ни по телефону?
— Они, вероятно, спешили поскорей уехать.
— А вы видели, как они уезжали?
— Нет, хотя… я, понимаете, выглядывала пару раз, но, вероятно, пропустила их отъезд.
— Близняшки уехали с ними? А школа как?
— У них прогрессивная школа — слишком прогрессивная, я бы сказала. Считают, что путешествия так же расширяют кругозор, как домашние задания. Вы когда-нибудь слышали такую…
— А каким вам показался голос мистера Салко, когда он вам звонил?
Эсси нетерпеливо ответила:
— Ну… голос как голос… как всегда. что вы имеете в виду?
— Он вам не показался напряженным? Нервным?
Она вытянула губы, не переставая плотно сжимать их, наклонила голову, и ее по-птичьи яркие глаза засияли от перспективы вероятного скандала.
— Вот когда вы сказали, я вспомнила: странновато он говорил. Запнулся несколько раз, но я до этой минуты даже не подумала, что он мог быть пьян. Вы думаете, что он уехал в какую-нибудь клинику на просушку от…
Паркер не выдержал и поднялся, собираясь уходить, но Эсси встала между ним и дверью, пытаясь внушить ему чувство вины за то, что он не допил кофе и даже не притронулся к печенью. Она предложила чай вместо кофе, штрудель или «может быть, круассан с миндалем». Усилием той несокрушимой воли, которая сделала его великим художником, он пробился к двери, вышел наружу и оказался под портиком.
Она преследовала его вплоть до прокатной машины, стоявшей на подъездной дорожке. Ему на мгновение показалось, что маленький тошнотворно-зеленый «темпо» конфигурацией не уступает «роллс-ройсу», ведь он был способом ускользнуть от Эсси Кро. Отъезжая от ее дома, Паркер прочел вслух подходящий отрывок из Кольриджа:
Как путник, что идет в глуши С тревогой и тоской И закружился, но назад На путь не взглянет свой И чувствует, что позади Ужасный дух ночной
[33].
Полчаса Паркер ездил кругами, набираясь мужества для того, что должен был сделать. Наконец он вернулся к дому Салко, смело припарковался у разворота на подъездной дорожке, в тени массивных сосен, снова прошел к входным дверям и принялся настойчиво нажимать кнопку звонка. Так продолжалось три минуты. Если кто-то находился дома и всего лишь не хотел принимать посетителей, он бы отозвался на этот непрекращавшийся звон просто из отчаяния. Но дверь не открылась.
Паркер обошел веранду, изучая фасадные окна; он вел себя невозмутимо, как хозяин. Правда, дом был настолько плотно окружен деревьями и другой зеленью, что его вряд ли могли увидеть прохожие с улицы или Эсси Кро из своего окна. Шторы были задернуты, не позволяя заглянуть внутрь. Паркер ожидал увидеть предательскую электропроводящую ленту сигнализации. Но там не было ни ленты, ни других признаков электронной защиты.
Он сошел с веранды и двинулся вдоль западной стены, где утреннее солнце не создавало длинных, глубоких теней от сосен, попробовал открыть одно окно, другое — оба были заперты.
Позади дома росли кусты и цветы. Рядом было обширное патио, с кирпичным полом, решеткой наверху, наружной барной стойкой, дорогой садовой мебелью.
Локтем, обтянутым толстой курткой, он выдавил небольшое стекло на одной из французских дверей, засунул внутрь руку, отпер дверь, раздвинул портьеры и оказался в гостиной с плиточным полом.
Затем постоял, прислушиваясь. Дом был погружен в тишину.
Здесь было бы очень темно, если бы из гостиной не было прохода в небольшую столовую, а оттуда — в кухню, освещавшуюся через стекло незанавешенной двери, что вела в патио. Паркер прошел мимо камина и бильярдного стола — и замер: на стене был датчик движения. Он уже видел такой, когда устанавливал охранную систему для своего дома в Лагуне, и собрался было пуститься наутек, но тут вспомнил, что датчик должен светиться красным огоньком. А этот не светился. Уезжая, супруги явно не поставили дом на охрану.
Кухня была просторной, оборудование новехоньким. За ней находилась кладовая, а еще дальше — столовая. Свет из кухни сюда не доходил, так что Паркер решил рискнуть и стал зажигать свет на ходу.
В гостиной он снова остановился и замер, прислушиваясь.
Ничего. Тишина, глубокая и тяжелая, как в склепе.
Когда Брендан Кронин вошел на кухню Блоков после позднего подъема и долгого горячего душа, он увидел маленькую Марси, которая раскрашивала луны и бормотала что-то себе под нос. Выглядело это зловеще. Он вспомнил о том, как его руки вылечили Эммелайн Халбург, и подумал: не сможет ли он избавить Марси от ее мании с помощью этой способности? Но не осмелился. Сначала он должен научиться управлять своим стихийным даром, иначе нанесет непоправимый ущерб разуму девочки.
Джек и Д’жоржа, которые заканчивали завтракать омлетом с тостами, тепло с ним поздоровались. Д’жоржа предложила сделать завтрак и для Брендана, но тот отказался. Ему хотелось только чашечку кофе — черного и крепкого.
Джек ел, разглядывая пистолеты — четыре штуки, лежавшие на столе, рядом с его тарелкой. Два принадлежали Эрни, еще два он привез с востока. Ни Брендан, ни другие не говорили об оружии, потому что знали: враг может подслушивать их в этот самый момент. Не имеет смысла знакомить противника с размером своего арсенала.
При виде оружия Брендан начал нервничать. Может быть, его преследовало предчувствие, что до конца дня это оружие применят, и неоднократно.
Присущий Брендану оптимизм покинул его главным образом потому, что он почти не видел снов прошлой ночью. У него случился первый ничем не нарушенный сон за много недель, но для него это не стало улучшением. В отличие от других, Брендану каждую ночь снились хорошие сны, и это давало ему надежду. Теперь сновидения ушли, и он тревожился.
— Я ждал снега, — сказал он, сидя за столом с чашкой кофе.
