— Дразнится, — подтвердила Д’жоржа.
— А вот и нет, — сказала Кара Персагьян, вышедшая на дорожку: пожилая женщина в домашнем платье и фартуке. — Ожерелье из угольков… и, может быть, такие же угольные сережки.
Марси снова захихикала.
Кара не была тетушкой Марси, всего лишь няней, присматривавшей за ней после школы. Марси стала называть ее «тетя Кара» со второй недели знакомства, и няня была довольна своим почетным титулом, свидетельством любви. Кара принесла курточку Марси, большую книгу-раскраску с Сантой, над которой они трудились несколько дней, и блюдо с печеньем. Д’жоржа дала дочери книжку и курточку, взяла печенье со словами благодарности, сказала что-то о диетическом питании, после чего Кара попросила:
— Д’жоржа, могу я поговорить с вами минутку с глазу на глаз?
— Конечно. — Д’жоржа отправила Марси с печеньем в машину и вопросительно повернулась к Каре. — Вы… о Марси? Что она наделала?
— Ой нет, ничего. Девочка — просто ангел. Не смогла бы плохо себя вести, даже если бы захотела. Но сегодня… понимаете, она говорила о том, чего больше всего хочет на Рождество. Игровой набор «Маленькая мисс доктор»…
— Она вообще в первый раз пристает ко мне насчет игрушки. Раньше никогда не просила, — сказала Д’жоржа. — Не знаю, что на нее нашло.
— Каждый день о нем говорит. Вы ей купите?
Д’жоржа посмотрела на «шеветт», убедилась, что Марси не слышит ее, потом улыбнулась:
— Да, в мешке Санты есть такой подарок.
— Это хорошо. Вы бы разбили ей сердце, если бы не купили это. Но самое странное случилось сегодня, и я даже подумала: может, у нее серьезная болезнь?
— Серьезная болезнь? Нет. Она исключительно здоровый ребенок.
— Никогда не лежала в больнице?
— Нет. А что?
Кара нахмурилась:
— Понимаете, сегодня она стала говорить о наборе «Маленькая мисс доктор». Она хочет стать доктором, когда вырастет, потому что сможет сама себя вылечить, если заболеет. И не хочет, чтобы какой-нибудь доктор прикасался к ней еще раз, потому что настоящие доктора один раз сделали ей очень больно. Я спросила, что она имеет в виду, она немного помолчала, и я даже подумала, что она ничего не скажет. Наконец она сказала очень мрачным голосом, что какие-то доктора однажды привязали ее к больничной кровати и она не могла встать, а потом в нее натыкали кучу иголок, направили лампы в лицо и делали с ней всякие ужасные вещи. Говорит, ей сделали очень больно, и с этого дня она будет сама себя лечить.
— Да? Это все выдумки, — сказала Д’жоржа. — Не знаю, с чего она выдумала эту историю. Странно.
— Это еще не самое странное. Услышав это, я задумалась. Удивилась, что вы ничего такого мне не говорили. Ну, то есть, если она серьезно болела, я должна знать, на случай рецидива. Поэтому я спросила ее об этом — просто мимоходом, как вы уговариваете ребенка, — и вдруг бедняжка разрыдалась. Мы были на кухне, готовили печенье, и она плакала… и дрожала. Дрожала, как листик. Я пыталась ее успокоить, но она заплакала еще громче. Потом отстранилась от меня и побежала. Я нашла ее в гостиной, в углу, за зеленым креслом, — она скорчилась, будто пряталась от кого-то.
— Господи боже… — сказала Д’жоржа.
— Минут пять ушло на то, чтобы ее успокоить, — продолжила Кара. — И еще десять, чтобы выманить из ее укрытия за креслом. Она заставила меня пообещать, что, если эти доктора придут когда-нибудь еще раз, я позволю ей спрятаться за креслом и не скажу, где она. Честное слово, Д’жоржа, она говорила это вполне сознательно.
По пути домой Д’жоржа обратилась к дочери:
— Ты рассказывала Каре какую-то историю…
— Какую историю? — спросила Марси, глядя прямо перед собой и почти ничего не видя из-за приборной панели.
— Про докторов.
— Ой!
— Как тебя привязали к кровати. Зачем ты это выдумала?
— Это правда, — сказала Марси.
— Нет.
— Правда, — проговорила девочка почти шепотом.
— Единственная больница, в которой ты лежала, — та, где ты родилась. Но ничего этого ты помнить не можешь. — Д’жоржа вздохнула. — Несколько месяцев назад мы разговаривали о вранье. Что случилось с утенком Дэнни, когда он стал врать?
— Фея Правда не пустила его на вечеринку к сурку.
— Верно.
— Врать плохо, — тихо сказала Марси. — Врунов никто не любит, особенно сурки и белки.
Обезоруженная, Д’жоржа едва сдержала смех и кое-как продолжила строгим голосом:
— Никто не любит врунов.
Машина остановилась на красный свет светофора. Марси смотрела перед собой, чтобы не встретиться взглядом с Д’жоржей.
— А особенно плохо врать мамочке или папочке, — сказала девочка.
— И всем, кто тебя любит. А сочинять истории, чтобы пугать Кару, — то же самое, что врать.
— Я не хотела ее пугать, — сказала Марси.
— Значит, ты хотела заручиться ее сочувствием. Ты никогда не лежала в больнице.
— Лежала.
— Неужели? — Марси яростно закивала. — Когда?
— Не помню когда.
— Не помнишь когда?
— Почти не помню.
— «Почти не помню» — плохой ответ. Где была эта больница?
— Я не уверена. Иногда… я помню лучше, чем в другое время. Иногда почти ничего не помню, а иногда помню все-все, и тогда… мне страшно.
— И сейчас ты помнишь не очень хорошо, да?
— Да. Но сегодня помнила очень хорошо… и мне было страшно.
Включился зеленый. Д’жоржа ехала молча, размышляя о том, как ей теперь вести себя. Она понятия не имела, как к этому относиться. Глупо верить, что ты понимаешь своего ребенка. Марси всегда удивляла Д’жоржу своей непредсказуемостью, своими поступками, заявлениями, грандиозными идеями, размышлениями и вопросами, которые, казалось, исходили не от нее, а тщательно выбирались из какой-то тайной книги — пособия по пугающему поведению, известному всем детям и незнакомому взрослым. Совершенно секретное сочинение — возможно, озаглавленное «Как напугать маму и папу».
Марси сказала — так, словно только что заглянула в эту книгу:
— Почему все дети Санта-Клауса изуродованы?
— Что?
— Понимаешь, у Санты и миссис Клаус была целая куча детей, и все эльфы.
— Эльфы — не дети. Они работают на Санту.
— Как же они покупают еду?
— Им ничего не нужно покупать. Санта дает им все, что нужно. — Наверняка это Рождество было последним, когда Марси верила в Санту: почти все ее одноклассники уже начали сомневаться. Недавно она уже задавала зондирующие вопросы. Д’жорже будет жаль, когда дочка расстанется с этой сказкой. — Эльфы — часть семьи, детка, и работают на него только из любви к делу.
