С сильно бьющимся сердцем она встала и повернулась к двери, из-за которой вышел человек, высокий и широкоплечий, в кожаном пальто, плотно схваченном поясом в талии, державший в руке пистолет с глушителем. Крупный, но, как ни странно, не такой угрожающий, как можно было бы ожидать. Он был одних лет с Джинджер, аккуратно подстрижен, с невинными голубыми глазами и таким лицом, что казалось, не мог причинить никому зла.
Когда он заговорил, несоответствие между его заурядной внешностью и действиями убийцы стало еще очевиднее: слова прозвучали как робкое извинение:
— Этого не должно было случиться. Бога ради, это никак не входило в мои планы. Я только… делал копии с пленок на высокоскоростном магнитофоне. Мне ничего другого не нужно — одни лишь копии.
Он показал на стол. Джинджер только теперь заметила открытый кейс с каким-то электронным устройством внутри. По столешнице были разбросаны кассеты, и она сразу же поняла, что это за записи.
— Нужно вызвать «скорую», — сказала она и двинулась к телефону, но незнакомец остановил ее, нарочито рассерженно размахивая пистолетом.
— Запись самая высокоскоростная, — сказал он, разрываясь между яростью и желанием зарыдать. — Я мог сделать копии всех шести ваших сеансов и уйти. Он должен был отсутствовать еще по меньшей мере час, черт его подери!
Джинджер схватила подушку и положила ее под голову Пабло, чтобы тот не захлебнулся кровью и мокротой.
Явно ошарашенный тем, что произошло, преступник сказал:
— Он вошел так бесшумно, прокрался сюда, словно призрак, черт возьми…
Джинджер вспомнила, как изящно, элегантно двигался иллюзионист, точно каждое движение было прелюдией к акту престидижитации.
Пабло закашлялся, закрыл глаза. Джинджер хотела ему помочь, но единственным шансом было хирургическое вмешательство с опасностью для жизни пациента. В эту минуту она могла только положить руку ему на плечо в слабой попытке успокоить его.
Она подняла на преступника умоляющий взгляд, но тот лишь сказал:
— И какого черта он носит при себе оружие? Восьмидесятилетний старик держит пистолет в руке, словно знает, как с ним обращаться.
До этого мгновения Джинджер не замечала пистолет на ковре, в нескольких футах от протянутой руки Пабло. Увидев оружие, она почувствовала острый укол ужаса, пронзивший все тело, и чуть не потеряла сознание, тут же поняв, что Пабло прекрасно осознавал, насколько это опасно — помогать ей. Она даже не подозревала, что одна лишь попытка прощупать блок памяти быстро привлечет ненужное внимание людей вроде этого, в кожаном пальто. Значит, за ней следили. Может быть, не ежечасно, не ежедневно. Но так или иначе, наблюдали. Придя к Пабло в первый раз, она невольно поставила его жизнь под угрозу. И он знал об этом, потому что носил с собой пистолет. Тяжелый груз вины лег на ее плечи.
— Если бы он не вытащил этот идиотский пистолет, — несчастным голосом проговорил преступник, — если бы не настаивал на вызове полиции, я бы ушел, не тронув его. Я не хотел делать ему ничего плохого. Черт!
— Бога ради, — умоляющим голосом сказала Джинджер, — дайте мне вызвать «скорую»! Если вы не хотели делать ему ничего плохого, давайте поможем ему.
Преступник отрицательно покачал головой и перевел взгляд на скорчившегося иллюзиониста:
— Слишком поздно. Он мертв.
От двух последних слов, словно от двух внезапных ударов, у Джинджер перехватило дыхание. Одного взгляда на остекленевшие глаза Пабло было достаточно, чтобы убедиться в правоте преступника, но Джинджер не желала мириться с правдой. Она подняла левую руку Пабло, приложила пальцы к тонкому черному запястью, пытаясь нащупать пульс. Пульс не прощупывался. Тогда она поискала пальцами сонную артерию на его шее, но, несмотря на оставшееся тепло плоти, почувствовала только ужасающую тишину там, где только что пульсировала жизнь. «Нет, — сказала она себе, — боже мой, нет». Она прикоснулась к темному лбу Пабло не как врач-диагност, а нежно, с любовью. Сердце мучительно сжалось от скорби, словно она знала иллюзиониста не две недели, а всю жизнь. Как и ее отец, Джинджер быстро привязывалась к людям, а поскольку Пабло был таким, каким был, дар привязанности и любви проявился в ней с еще большей легкостью, чем обычно.
— Мне жаль, — вибрирующим голосом сказал убийца. — Очень жаль. Если бы он не пытался меня остановить, я бы просто ушел. А теперь я убил человека, ведь так? И… вы видели мое лицо.
Сдерживая слезы и вдруг осознав, что в эту минуту не может позволить себе никакой скорби, Джинджер медленно поднялась на ноги и встала лицом к нему.
Словно размышляя вслух, убийца сказал:
— Теперь и с вами надо разбираться. Придется учинить кавардак, опустошить ящики, взять несколько ценных вещей, чтобы все выглядело так, будто здесь побывал грабитель. — Он взволнованно пожевал нижнюю губу. — Да, все верно. Я не буду копировать пленки, просто возьму их. Нет пленок — нет подозрений. — Он посмотрел на Джинджер, поморщился и продолжил: — Мне жаль. Господи Исусе, по-настоящему жаль, но так уж все складывается. Мне жаль, что так получилось. Отчасти я сам виноват. Должен был услышать, как входит этот сукин сын. И не позволить ему застать меня врасплох. — Он сделал шаг к Джинджер. — Может, тебя еще и изнасиловать? Я что говорю: разве грабитель вот так вот возьмет и просто пристрелит такую красивую девушку, как ты? Разве он ее сначала не изнасилует? Чтобы все выглядело совсем взаправдашним? — Он подошел поближе, она попятилась. — Черт, не знаю, получится ли у меня. Я что говорю: как у меня может встать, как я смогу тебя трахнуть, если знаю, что потом тебя придется пристрелить? — Он продолжал приближаться к Джинджер, та уперлась спиной в книжный шкаф. — Не нравится мне это. Поверь мне, не нравится. Так не должно быть. Ужасно не нравится.
От его будто бы искренней жалости, его покаянных упреков в свой адрес у Джинджер мурашки ползли по коже. Будь он безжалостен и кровожаден, он не казался бы таким страшным. Тот факт, что он мог испытывать угрызения совести, но умел надолго приглушать их, если ему требовалось совершить два убийства и одно изнасилование, делал его еще худшим монстром.
Он остановился в шести футах от нее и сказал:
— Сними, пожалуйста, пальто.
Просить его о чем-нибудь было бессмысленно, но Джинджер надеялась, что ее мольбы придадут ему излишнюю самонадеянность.
— Я не дам им правильного описания вашей внешности. Клянусь вам! Отпустите меня!
— Хотел бы я тебя отпустить. — На его лице появилось выражение сожаления. — Снимай пальто.
Выигрывая время, чтобы тщательнее разработать план действий, Джинджер стала медленно расстегивать пальто. Ее руки и без того дрожали, но Джинджер, сделав вид, что они трясутся совсем уж сильно, долго возилась с пуговицами. Наконец она стащила с себя пальто и уронила его на пол.
Он подошел ближе. Пистолет находился в считаных дюймах от ее груди. Преступник держал оружие не так крепко, как прежде, тыкал стволом ей в грудь уже не так агрессивно, хотя ни в коей мере не расслабился.
