– Джиджи.
– Может, в клетчатую сумку? – Я ринулась к сумке, вытряхнула ее содержимое на заваленный пожитками пол.
– Джиджи.
Темно, ничего не видно. Куда опять запропастились спички? Я встала на четвереньки, поискала в вещах коробок. Отодвинула стопку книг. На пол упала катушка ниток.
– Что, если я оставлю ребенка?
Нитки размотались по мозаичному полу. Что она сказала?
Наконец я нашла в себе силы пошевелиться и повернулась к Радхе.
Она прикусила губу, избегая встречаться со мной глазами.
– Это еще зачем? – спросила я. – Неужели я ничему тебя не научила?
Она понуро уставилась на свои колени. Я чувствовала скользкие грани ее вины. Ее никто не неволил. Она позволила мужчине прикасаться к ней, быть может, и не один раз. Она этого хотела. Пока я работала. Пока она жила в моем доме. Какая же я дура!
И я еще жалела ее! Твердила себе, что со временем она меня простит. Опомнится. И оценит мои старания: ведь благодаря мне у нее есть кров, чапати, ей не приходится голодать, она поступила в школу махарани, и ее ждет такая жизнь, о которой я не могла мечтать.
Я встала, потянулась к сестре. Не думая, схватила ее за подол. Она увернулась, ринулась было прочь, но я вцепилась ей в волосы. Она завизжала. Я врезала ей пощечину. Радха пошатнулась, упала на пол.
У меня колотилось сердце. Радха закашлялась, сплюнула. Она лежала на боку посреди разбросанных вещей, поджав ноги. Из разбитой губы сочилась кровь, лицо исказила гримаса боли.
Я встала над ней.
– Чем же он тебя соблазнил, этот твой девдас? Клялся в вечной любви?
– Замолчи!
– Или подарки дарил?
– Ты все не так поняла!
– Или ты предложила ему себя, чтобы чего-то добиться – как с Хари?
Радха пошла красными пятнами.
– А что мне было делать? Мне надо было попасть к тебе, одна я бы не доехала. Так что с того, что я воспользовалась им, чтобы добраться до Джайпура? Ты-то сама ведь тоже сбежала – ты так, я по-другому. Я тебя не виню, почему же ты меня обвиняешь?
– Я не знаю, что тебе наплел твой ухажер, но он тебя обманул. И если ты думаешь, что он сдержит слово…
– Сдержит!
– Дура! Послушай, Радха. У этого ребенка нет будущего…
– Есть!
– Я знаю жизнь. В отличие от тебя. Если ты полагаешь, что его отец женится на тебе, ты заблуждаешься!
Она опустила голову, залилась слезами.
– Он любит меня.
Я вытерла руки о сари, направилась к примусу, на котором уже дожидался ковшик с водой для утреннего чая. Огляделась, заметила на полу спичку. Подобрала, чиркнула о каменную столешницу, поднесла к горелке. Вспыхнуло синее пламя.
– Иди помоги, – попросила я Радху, вложив в голос всю кротость, на какую была способна (обычно я так разговариваю с раздраженными клиентками), и обеими руками стиснула ручку ковшика, чтобы сестра не заметила, как меня трясет. – Завтра все будет как прежде. Жизнь вернется в обычную колею, – бодро заверила я, но голос дрогнул.
– Ты просто боишься, что клиентки узнают.
Я застыла на месте.
– Твои почтенные мемсагиб понятия не имеют, чем ты промышляешь за пределами их гостиных, – упрекнула меня Радха. – Как ты помогаешь избавляться от детей. – Сестра никогда прежде не позволяла себе так со мной разговаривать: ее слова были мне как нож острый.
Я повернулась к Радхе.
– Что бы они сказали, если узнали бы, что и от своих детей ты тоже избавилась? – И, заметив мое ошеломление, добавила: – Хари мне все рассказал. А после Джойс Харрис я и сама догадалась, почему у тебя нет детей.
У меня перехватило горло.
– При чем тут я! Речь о тебе! Ты же… тебе тринадцать лет! И ты можешь добиться большего, стать той…
– Ты думаешь о себе, а не обо мне. Я не ты.
Я схватилась за сердце.
– Нет, я как раз думаю о тебе. Останешься одна, с ребенком, без мужа, – прохрипела я.
Радха вздернула подбородок.
– Мы поженимся.
Она в истерике. Не слышит резонов. Я схватилась за стол, чтобы не упасть.
– Завтра в это время ты и думать забудешь, что выпила отвар. Очистишься, избавишься от напасти. И мы начнем все сначала.
– Ты меня не слушаешь. Ты никогда меня не слушаешь. Я скажу ему, и мы поженимся. Вырастим ребенка.
– А если он откажется жениться? Что тогда? Подумай сама. Кто будет одевать, кормить твоего ребенка далом, когда ты вернешься в школу?
Она округлила глаза. До чего же Радха похожа на Маа. Она совсем забыла о школе! Невероятно.
– Я туда не вернусь. Буду работать. Как ты.
Я покачала головой.
– По-твоему, все так просто? Я на этот дом тринадцать лет ишачила – да, джи, нет, джи, как скажете, джи. Если ты доучишься, тебе никогда не придется этим заниматься. Успеешь еще родить: главное – окончить школу. Послушай меня, Радха. Пожалуйста. Школа махарани – огромная удача, которая выпадает немногим, а ты еще и учишься бесплатно. Ты сможешь не только мехенди рисовать. Ты выберешь себе занятие получше. Будешь жить насыщенной жизнью. – Вода закипала. – А сейчас помоги мне найти хлопчатник.
– Он говорил, что я для тебя – дешевая рабочая сила, – дрожащим голосом ответила Радха. – Только благодаря мне у тебя теперь столько клиенток. Ты же сказала, что берешь новых, потому что я делаю хорошую пасту. Если так, почему ты не даешь мне самой принимать решения?
Она подошла ко мне вплотную. На ее разбитой губе блестела кровь.
– Ты мне не доверяешь – что тогда, на празднике, что теперь, – сказала она. – Сколько бы я ни работала, сколько бы ни делала. Ты никогда в меня не поверишь!
Больнее всего меня задели даже не ее слова, а тон: ни одна клиентка не позволяла себе так со мной разговаривать. А ведь я эту девчонку приютила, кормила, одевала! У меня оборвалось сердце.
Я ткнула ее пальцем в грудь.
– Ты еще до рассвета выпьешь все до последней капли.
– Не выпью. Я докажу, что ты ошибаешься!
И она порхнула мимо, как колибри, задев шифоновой юбкой волоски на моей руке. Я попыталась ухватить ее за подол, но ткань была такая тонкая, что я ее порвала. Радха прошлепала по двору, и шаги ее смолкли.
Примус подмигивал синеньким огоньком, в ковшике булькала вода. Теперь все это не нужно. Я потушила горелку, пересекла комнату и упала на чарпой: должно быть, уже четвертый час.
Этот день должен был порадовать нас, подарить надежду на будущее. Я же чувствовала пустоту – шире и глубже Ганга.
