– Знакомься, Лакшми, это мой старый оксфордский друг Джей Кумар. Доктор Кумар.
Я сделала намасте, а доктор одновременно с этим потянулся пожать мне руку и задел мое запястье.
Самир хмыкнул.
– Прости его, Лакшми. Слишком долго прожил за границей. А жены у него нет, некому научить его индийским обычаям.
Доктор Кумар покраснел и перевел взгляд с Самира на меня.
– Извините, миссис Шастри.
– Ну что вы, доктор. – Я взглянула поверх его плеча и увидела, что на веранду поднимается Малик. – Тонга? – спросила я.
Малик кивнул. Через несколько кварталов от дома Сингхов мы пересядем с конной повозки на рикшу (это дешевле) и поедем к следующей клиентке.
– Рада была познакомиться, доктор Кумар. Увидимся, Сэмми.
В моих устах его старое прозвище прозвучало настолько забавно, что друзья расхохотались.
Я взяла судки, пластмассовый контейнер, велела Малику забрать из-под яблони оставшиеся две сумки и кивком попрощалась с мужчинами, думая о том, что надо не забыть записать в блокнот деньги, которые Самир заплатил за мешочки.
Я спустилась с веранды и услышала, как Самир сказал:
– Идем в дом. Парвати давно хочет с тобой познакомиться!
На последней ступеньке у меня слетела сандалия, я остановилась, чтобы ее надеть, обернулась и заметила, что доктор провожает меня взглядом. Потом дверь закрылась.
В углу веранды стояла Лала. Она нервно кусала губы, теребила уголок паллу. Мне показалось, она смотрит на меня с мольбой, и я едва не бросилась к ней, но она стремительно развернулась и скрылась в доме.
Я весь день ездила от клиентки к клиентке, так что к вечеру мы с Маликом совершенно выбились из сил. Мы остановились у базара в Розовом городе, который в этот поздний час оживал: женщины в узорчатых сари выбирали шпильки, мужчины в куртах жевали пряный чат, старики слонялись без дела, и в сумерках огоньки их биди описывали рыжие полукружия. Я завидовала их дружеской болтовне, тому, что даже ночью вайшьи и шудры вольны идти куда угодно.
После раздела
[8] тротуары в Розовом городе стали уже: по обеим сторонам улиц ютились импровизированные лавчонки, а порою и просто ларьки с навесом из старого сари или брезента. Базарные торговцы потеснились и пустили беженцев из западного Пакистана, пенджабцев и синдхов, и те поставили прилавки, за которыми продавали что угодно, от браслетов до специй. Недаром же старый город розовый: это цвет гостеприимства, шутили торговцы.
Малик жил в одном из многочисленных домишек Розового города. Я ни разу не спрашивала, есть ли у него мать с отцом, братья, сестры. Достаточно и того, что мы каждый день проводим вместе по десять часов, он таскает мои судки, подзывает рикш и тонги, торгуется с поставщиками. Разумеется, мы не притворялись друг перед другом: вот и сегодня он бросил на меня нетерпеливый взгляд, когда последняя клиентка заставила нас ждать целый час.
Я дала ему три рупии и взяла с него слово, что он купит себе на ужин нормальной еды, а не жирной и вредной.
– Ты ведь растешь, – сказала я, словно он сам не знал.
Он ухмыльнулся, мигом выпрыгнул из повозки и принялся пробираться сквозь рыночную толпу туда, где горели фонари.
– Чапати и сабджи, договорились? – крикнула я вслед.
Он обернулся и помахал мне.
– И чат. Я же расту, мне нельзя голодать, – выпалил он и скрылся в толпе.
Я села в коляску к дожидавшемуся меня рикше, подумала, не заехать ли на стройку – дом почти готов – и посмотреть, как идут дела. Если каждый день не проверять, строитель, Нарайя, начинает халтурить, и тогда я с ним ругаюсь, заставляю переделывать (как было уже не раз). Но было поздно, я так устала, что спорить с Нарайей не оставалось сил, и я велела рикше отвезти меня домой.
Когда я закрыла за собой калитку и пересекла внутренний дворик миссис Айенгар, было уже восемь. В животе у меня урчало от голода. Я поставила пустые судки возле фонтанчика с водой. Займусь ими, как только служанка миссис Айенгар закончит мыть посуду. Я направилась было к себе наверх, но тут меня окликнула хозяйка:
– Добрый вечер, джи. – Я сложила ладони в намасте.
– Добрый вечер, миссис Шастри.
Миссис Айенгар вытерла руки полотенцем. От пряного аромата мирча у меня защипало в носу: того и гляди, расчихаюсь. Айенгары были родом с юга и добавляли в пищу столько пряностей, что у меня горло горело от одного ее запаха.
Коренастая миссис Айенгар строго взглянула на меня.
– К вам сегодня приходил посетитель.
Ко мне никто никогда не приходил, кроме Малика, которого миссис Айенгар называла не иначе как «этот хулиган».
Позвякивая золотыми браслетами, она принялась оттирать пальцы от сухой атты.
– Он спросил, можно ли подождать в вашей комнате. Но вы же знаете, я не одобряю подобные вещи. – Она бросила на меня предостерегающий взгляд.
– Вы все сделали правильно, миссис Айенгар, – проворковала я. – Он не сказал, что ему нужно?
– Спросил, не из Аджара ли вы приехали. Я ответила, что не знаю. – Она впилась взглядом в мое лицо: не обмолвлюсь ли я о своем прошлом. – У него еще был длинный-предлинный шрам. – Она провела пальцем от уголка губ к подбородку. – Отсюда досюда. – Миссис Айенгар нахмурилась, погрозила мне пальцем. – Как по мне, у хороших людей не бывает таких шрамов.
У меня заколотилось сердце. Я взяла миссис Айенгар за руку, чтобы успокоить и ее, и себя.
– От готовки кожа сохнет, не правда ли? Если хотите, завтра я намажу вам руки гераниевым маслом.
Миссис Айенгар мрачно уставилась на свои руки, точно впервые заметила.
– Мне неловко вас беспокоить.
– Вы ничуть меня не обеспокоите. И в следующий раз, когда ваш муж возьмет вас за руку, он вспомнит вас юной невестой. – Я весело рассмеялась, развернулась и как бы невзначай уточнила: – Он не говорил, когда вернется?
Миссис Айенгар вычищала из-под ногтей липкое жидкое тесто.
– Не говорил.
– На улице он сидит. Я сейчас относила коровам овощные очистки и сама видела, – подала голос служанка, которая как раз принялась за посуду.
Миссис Айенгар выговорила служанке за то, что та сует нос не в свое дело, я же поднялась на второй этаж, юркнула к себе в комнату и закрыла дверь на засов. Сердце у меня бешено стучало, я никак не могла отдышаться. Неужели я думала, что Хари так и не явится? Ведь прежде я всегда была настороже: не мелькнет ли в толпе лицо с густыми бровями и жутким шрамом. Но шли годы, он не показывался, и я уговорила себя, что муж никогда меня не найдет.
