Сердце продолжало биться все сильнее.
Оно качало кровь и стонало, и билось так громко, что Ноэми казалось, она сейчас оглохнет.
Рут открыла дверь. Ноэми поняла, что бьющееся сердце находится внутри.
Она увидела человека на кровати. То есть не совсем человека. Какая-то раздутая версия – словно он утонул и тело поднялось на поверхность. Бледная кожа испещрена голубыми венами, на руках, ногах и животе цвели язвы. Гнойник, не человек. Дышащий гнойник – его грудь подымалась и опадала.
Мужчина не мог быть живым, но, когда Рут открыла дверь, он сел на кровати и протянул к ней руки, словно умоляя об объятиях.
Ноэми осталась у двери, но Рут подошла к кровати, стояла у изножья и смотрела на мужчину.
Затем Рут подняла винтовку, и Ноэми отвернулась. Она не хотела этого видеть. Но, даже отвернувшись, она услышала ужасный грохот выстрела, за которым последовал приглушенный вскрик мужчины, сменившийся стоном.
Почему он стонет? – подумала она. – Он должен быть мертв.
Она посмотрела на Рут, которая прошла мимо нее и теперь стояла в коридоре.
– Мне не жаль, – сказала Рут, прижала дуло винтовки к подбородку и спустила курок.
Брызнула кровь, оставившая темное пятно на стене. Ноэми видела, как Рут падает, как ее тело изгибается, подобно сломанному стеблю цветка. Однако самоубийство нисколько не взволновало ее. Она чувствовала, что так и должно быть, она чувствовала утешение и даже подумывала улыбнуться.
Но улыбка застыла на губах, когда в конце коридора она увидела фигуру, наблюдающую за ней. Золотое пятно… это была та же женщина с пятном вместо лица. Все ее тело шло рябью, казалось жидким. Женщина понеслась к Ноэми с широко открытым ртом, хотя у нее не было рта, словно собираясь проглотить ее заживо.
Вот теперь Ноэми испугалась. Подняла ладони в отчаянии, желая отгородиться…
Жесткая ладонь на ее руке заставила подпрыгнуть.
– Ноэми, – произнес Вирджиль.
Она быстро оглянулась назад, потом снова посмотрела на мужчину, пытаясь понять, что произошло.
Вирджиль держал в правой руке масляную лампу. Лампа была с узорами на стекле молочно-зеленого цвета. Они стояли посреди коридора.
Ноэми непонимающе уставилась на Вирджиля. Та женщина… она была тут секунду назад, но вдруг пропала! Пропала, и вместо нее стоял Вирджиль в мягком бархатном халате с узором из золотистых виноградных лоз.
Ноэми была в ночной рубашке. Руки у нее были голые. Она почувствовала себя обнаженной и обхватила плечи.
– Что происходит? – спросила она.
– Ноэми, – ее имя соскользнуло с губ Вирджиля подобно шелку, – ты бродила во сне. Будить бродящего во сне нельзя. Говорят, из-за этого человек может пережить сильный шок. Но я боялся, что ты навредишь себе. Я напугал тебя?
Ей понадобилась минута, чтобы осознать сказанное им.
Она покачала головой:
– Нет. Это невозможно. Со мной давно такого не было. С детства.
– Может, ты не замечала?
– Я бы заметила.
– Несколько минут я шел за тобой, пытаясь решить, будить тебя или нет.
– Я не брожу во сне.
– Значит, я ошибся, и ты просто гуляла в темноте, – прохладным тоном произнес Вирджиль.
Она чувствовала себя глупо, стоя в коридоре в ночной рубашке и глядя на него. Ей не хотелось спорить с Вирджилем, он был прав. Надо поскорее вернуться в свою комнату. Здесь, в коридоре, слишком холодно и темно, словно в животе монстра.
В кошмаре она и была в животе, разве нет? Нет… В клетке, сделанной из плоти. Вот что она видела, и, может, если она попробует коснуться стен прямо сейчас, они снова всколыхнутся под ее ладонью.
Ноэми пробежалась рукой по волосам:
– Ладно. Может, я и бродила во сне. Но…
И тут девушка услышала гортанный стон из своего сна, низкий, но ясный.
– Что это? – спросила она, с испугом посмотрев на мужчину.
– Мой отец болен. Старая рана полностью не зажила, и ему больно. У него трудная ночка, – ответил Вирджиль.
Он подкрутил пламя лампы, и свет стал ярче. Теперь Ноэми могла видеть обои с цветочным узором. Поверхность портили еле заметные следы плесени.
Сердце за стенами не стучало.
Черт, днем Фрэнсис говорил ей что-то о болезни Говарда. Но она что, находится в другой части дома, у спальни старика? Допустим, она могла сделать пару шагов за дверь своей комнаты, но не пройти из одного конца дома в другой.
– Может, стоит вызвать врача? – спросила она.
– Как я уже объяснял, иногда у отца боли. Мы к этому привыкли. Доктор Камминз осматривает его, когда приезжает, но мой отец просто старый человек. Простите, если он напугал вас.
Старый, да. Они приехали сюда в 1885 году. Даже если Говард Дойл был тогда молодым мужчиной, прошло почти семьдесят лет. Сколько же ему? Девяносто? Ближе к сотне? Должно быть, он был уже почти что стариком, когда родился Вирджиль. Ноэми снова потерла плечи.
– О, вы, наверное, замерзли, – сказал Вирджиль, поставил масляную лампу на пол и начал развязывать халат.
– Я в порядке.
– Нет, наденьте.
Он накинул халат на плечи девушки. Халат оказался большим – Вирджиль был высоким, в отличие от нее. Ноэми равнодушно относилась к высоким мужчинам, она просто пробегала по ним взглядом. Но в эту секунду она почувствовала себя неуютно, все еще взволнованная этим дурацким сном. Девушка запахнула полы халата и опустила взгляд на ковер.
Вирджиль поднял лампу:
– Я провожу вас в комнату.
– Не нужно.
– Нужно. Иначе вы можете упасть в темноте. Здесь ведь очень темно.
И снова он был прав. Коридор освещало несколько тусклых лампочек, но между ними царили большие пространства тьмы. Свет лампы Вирджиля был жутковато-зеленым, но, с другой стороны, это все равно свет. Ноэми уже не сомневалась, что этот дом населен призраками. Она была не из тех, кто боится скрипов в ночи, но именно в эту секунду ощущала присутствие злых существ, как в историях Каталины.
Пока они шли, Вирджиль молчал, и хотя от каждого скрипа половицы Ноэми вздрагивала, это было лучше, чем разговаривать с ним. Она просто не смогла бы болтать в такой момент.
Я как ребенок, подумала она. Боже, брат посмеялся бы, увидев ее сейчас. Рассказал бы всем, что Ноэми теперь почти верит в Эль Кукуя
[19]. Мысли о брате, семье, о Мехико были приятными. Они согревали лучше, чем халат.
Добравшись наконец до своей комнаты, Ноэми перевела дух. Она вернулась. Все хорошо.
