– Скорее всего, ничего. А если и сделают, то это будет не твоя проблема. – Он потянул к себе поднос. – Давай я это унесу и…
– Фрэнсис, перестань валять дурака. Ты пойдешь с нами.
– Нет, я не могу… Вас надо хорошо подготовить, – вскинул он голову. – Запас свечей, две масляные лампы, компас, карта, теплые пальто, чтобы вы с Каталиной не замерзли. Все это я уже припас. Не думай обо мне. Я… Я знаю только этот мир.
– Ты говоришь «мир»? Старый, прогнивший дом не составляет весь мир! И ты не орхидея, которая не любит пересадок. Нет, Фрэнсис, я не позволю тебе остаться. Возьми с собой отпечатки или любимые книги, что захочешь, но ты идешь с нами.
– Тебе здесь не место, Ноэми. А мне – да. Что мне делать за пределами дома?
– Все, что захочешь.
– Но это обманчивая мысль. Ты не ошиблась, сравнив меня с орхидеей. Меня так и выращивали. Орхидеи привыкают к определенному климату, к определенному количеству света и тепла. И я привык. Меня создали для одной цели. Рыба не может дышать без воды. Мое место с семьей.
– Ты не орхидея и не рыба.
– Мой отец пытался сбежать, и ты знаешь, как он кончил, – возразил Фрэнсис. – Мама и Вирджиль вернулись домой.
Парень безрадостно рассмеялся, и Ноэми почти поверила, что он останется здесь, как кефалофор
[21] из холодного мрамора. Этот мученик даст дому нежно поглотить его.
– Ты пойдешь с нами, со мной, – решительно проговорила она.
– Но…
– Никаких «но»! Неужели тебе не хочется покинуть это место? Знаю, что ты ответишь, но я тебе не верю.
Фрэнсис втянул голову в плечи, заговорил он не сразу:
– Ноэми, как ты можешь быть так слепа? Самое большое мое желание – последовать за тобой, куда бы ты ни пошла. В чертову Антарктику, пусть даже я отморожу там пальцы ног, какая разница? Твоя связь с домом пока еще непрочна, а я слишком долго здесь жил. Рут попыталась найти выход, попыталась убить Говарда, чтобы сбежать. Не сработало. И гамбит моего отца тоже не удался. Нет решения.
Сказанное им имело горький смысл. И все же Ноэми упрямо отказывалась сдаваться. Неужели все в этом доме, словно букашки, пойманные сачком, только и ждут, когда их приколют к доске?
– Ну вот что, – сказала она. – Ты пойдешь за мной. Я стану твоим дудочником-крысоловом.
– Те, кто следует за дудочником, плохо кончают.
– Мы напишем другую сказку! – сердито сказала девушка.
– Ноэми…
Она подняла руку и коснулась его лица, пальцы скользнули по щеке.
Губы Фрэнсиса двигались, хотя он ничего не говорил. Может быть, собирался с силами сказать? Вместо этого он потянулся к ней и нежно привлек к себе. Дом затих, но Ноэми не любила такую тишину. Половицы, которые обычно скрипят, не скрипели, часы на стене не тикали, и даже дождь перестал шелестеть за окном. Казалось, притаившийся зверь выжидает, готовясь к прыжку.
– Нас слушают, да? – прошептала Ноэми. Их не могли понять, ведь они говорили на испанском. Но все равно это ее беспокоило.
– Да, слушают, – кивнул Фрэнсис.
Девушка видела, что и он напуган. В тишине его сердце стучало как барабан. Наконец она подняла голову и посмотрела на него. Фрэнсис прижал указательный палец к губам, встал и отошел. Ноэми задалась вопросом: может, кроме ушей, у дома есть и глаза?
Паутина раскинута, малейшее движение, и на них накинется паук… И тут в голову Ноэми пришла отчаянная мысль: Рут. Рут существовала где-то во Мраке, и с ней надо поговорить. Но она точно не знала, как это сделать.
После ухода Фрэнсиса девушка лежала на кровати, прислушивалась к своему дыханию, пытаясь в мельчайших деталях представить лицо молодой женщины. Она надеялась, что ее подсознание ответит на эти усилия.
Наконец Ноэми заснула.
Она и Рут были на кладбище; Рут вела ее за собой. Туман был очень густой, и Рут несла фонарь, испускающий слабый, болезненно-желтый свет. Наконец они остановились перед входом в усыпальницу. Перед ними была статуя Агнес; света от фонаря не хватало, и мраморная фигура оставалась в тени.
– Это наша мать, – сказала Рут. – Она спит.
Не твоя мать, – подумала Ноэми, – Агнес умерла молодой, ее ребенок тоже умер.
– Наш отец – монстр, по ночам он бродит по дому. Ты, вероятно, слышала его шаги за дверью, – сказала Рут и подняла фонарь повыше.
По мрамору заскользили пятна света и тени; взору Ноэми открылось лицо Агнес: невидящие глаза и сжатые губы.
– Твой отец больше не может тебе навредить, – сказала она Рут.
Могла бы и не говорить – какой вред можно причинить призраку? Но ей хотелось проявить милосердие.
Рут, однако, скривилась:
– Он всегда может навредить. Он не перестает нам вредить. И никогда не перестанет. – Рут повернула фонарь к Ноэми, и девушка поднесла руку к лицу, чтобы защитить глаза. – Никогда, никогда, никогда! Я тебя видела. Думаю, я знаю тебя. Знаю, знаю, знаю…
Ноэми казалось, что она говорит с живым человеком, а не с призраком. Может быть, не совсем нормальным, учитывая странное построение фраз и механические движения: Рут постоянно поднимала и опускала фонарь, словно заводная кукла.
– Верно, ты видела меня. В доме. Я живу там. – Ноэми мягко коснулась руки молодой женщины, останавливая ее. – Мне нужно задать тебе вопрос, и я надеюсь, что ты поможешь мне. Скажи, насколько сильна связь между вашей семьей и домом? Может ли кто-то из Дойлов покинуть его и никогда не возвращаться? – Она имела в виду Фрэнсиса.
Рут взглянула на Ноэми:
– Наш отец всесилен. Со мной… Он знал, что что-то не так, и послал маму остановить меня… и с другими, с другими тоже так было. Я пыталась не дать ему затуманить мой разум. Я составила план, для верности все записала… Важно было сосредоточиться на своей цели.
Страница из дневника… Это и есть ключ? Всеми средствами сосредоточиться на своей цели и позволить ей вести себя?
– Рут, скажи, кто-то из Дойлов может покинуть этот дом? – повторила Ноэми.
Но Рут, кажется, не слышала ее, глаза остекленели.
Ноэми не сдавалась:
– Ты ведь подумывала о побеге, разве нет? С Бенито?
Молодая женщина кивнула:
– Да, подумывала… Наша мать… – Долгая пауза. – Возможно, у тебя получится. Ты – другая. Я думала, что я смогу. Но это послушание… Оно в крови.
Она как цикада, о которых рассказывал Фрэнсис… Рут не ответила на ее вопрос – сказала «у тебя получится». Это, конечно, обнадеживало, но она должна вытащить парня из этого мрака, вырвать его из цепкой хватки Говарда Дойла. Ее решимость становилась все сильнее.
