– Давайте не будем есть в «Нортумберленде». Там тоже погано готовят. Неподалеку есть паб…
– Ты же говорила, у тебя денег нет, – сказал Мерлин.
– У меня нет, – раздраженно подтвердила Вивьен. – Но ты можешь заплатить.
– Закажем лучше бургеры в номер, – стоял на своем Мерлин. – А я рассчитаюсь в конце месяца.
– Я куплю нам поесть, если, конечно, никто не будет роскошествовать, – сказала Сьюзен. – Мне вчера дали зарплату.
– Вот и отлично, – начал было Мерлин, но Вивьен тут же отрезала:
– Не вздумай, Сьюзен. У Мерлина есть деньги, просто он не хочет их тратить.
– Вообще-то, я хотела спросить тебя о твоем отце, – перебила Сьюзен, когда Мерлин буркнул что-то о сестрах, хотя наличие у него денег отрицать не стал. – Кто он?
– Археолог. С мамой познакомились на раскопках… что-то пошло не так… она спасла ему жизнь, вспыхнула любовь. Но жена-книготорговец не лучший для жизни вариант. Любовь скоро закончилась, а когда мы уехали в школу, они…
– Мы с ним иногда видимся, – добавил Мерлин равнодушно. – Его зовут Ричард Апбрайт, известный археолог. Профессор, преподает в Кембридже, специализируется по доисторической Европе.
– Мерлин Апбрайт, – произнесла Сьюзен, просто чтобы попробовать, как это звучит.
Мерлина передернуло.
– Умоляю, не надо.
– Аркшо ничем не лучше, – сказала Сьюзен. – Даже хуже. Интересно, какая была фамилия у моего отца…
– Мы это выясним, – перебил ее Мерлин.
– А что хотела сказать ваша бабушка…
– Ой, глядите, повозка из пивоварни! Какие лошадки! Обожаю тяжеловозов!
Огромная подвода с гербом пивоварни «Грин-Кинг» неспешно катила по улице, занимая целых две полосы и парализуя движение на своей половине дороги. Несчастные лица водителей и пассажиров нисколько не трогали ни четверку клайдсдейльских тяжеловозов в наглазниках, ни возниц в плащах с многослойными пелеринами.
– Зато я терпеть не могу, – сказала Одри. – Конным экипажам пора запретить ездить по городу, это непорядок. Машины и так еле тащатся, а эти даже пиво не везут. С конями нельзя…
Пока Одри с увлечением перечисляла все беды и недостатки дорожного движения в Лондоне, Сьюзен склонилась к Вивьен и прошептала:
– Почему ты не хочешь, чтобы другие книготорговцы узнали, что сказала твоя бабушка?
– Но до чего же роскошные лошади – даже плестись у них в хвосте и то приятно! – воскликнула Вивьен и, наклонив голову к плечу Сьюзен так, чтобы Одри не видела ее рот в зеркальце заднего вида, прошипела: – Позже скажу.
– То ли дело смена караула
[9]: строго по расписанию, всегда знаешь, в какое время на Мэлл лучше не соваться, а эти вылезут невесть откуда, займут половину дороги…
Сьюзен кивнула и откинулась на спинку сиденья. Между тем Одри, отругав лошадей и других животных, как одомашненных, так и диких, за их наглое вмешательство в дорожное движение Лондона, переключилась на бестолковых пешеходов, которые тоже вечно лезут, куда их не просят, и наконец непонятно каким путем вырулила на хвалебный монолог своей любимой книге «Тайна одного кеба» некоего Фергюса Хьюма. Судя по всему, речь в ней шла о приключениях кебмена на улицах австралийского Мельбурна в девятнадцатом веке, причем Сьюзен так и не поняла, почему женщина-водитель лондонского такси во второй половине двадцатого века считает эту историю своей профессиональной легендой. Изредка прерывая вдумчивый анализ книги лаконичными комментариями о ситуации на дороге, Одри провела такси по южному краю Трафальгарской площади, свернула на Нортумберленд-стрит и остановилась перед огромным, но, увы, запущенным отелем Викторианской эпохи.
Двое Сен-Жаков и Сьюзен еле успели выйти, как в машину уже начало загружаться шумное американское семейство – родители и трое ребятишек в возрасте от трех до шести лет. Мать с густым среднезападным акцентом объявила:
– Водитель, нам в Хитроу, и по-быстренькому.
– Ноль проблем, миссис! Щас поскачем, одна нога здесь – другая там! – заверила ее Одри и вышла, чтобы помочь с багажом, а заодно польстить пассажирам, что она делала, надо отдать ей должное, довольно иронично.
– Поднимайтесь пока, а я побегу вперед, переоденусь, – обратился к спутницам Мерлин.
– Давай и ты «по-быстренькому», – откликнулась Вивьен. – А то есть хочется.
Сьюзен вошла в отель вслед за Мерлином. Внутри было многолюдно. Холл – некогда величественный, теперь обветшавший – заполнили участники какой-то конференции, которые только что приехали и теперь получали ключи от номеров. Среди них почти не было женщин – видимо, другие страны отставали от Великобритании на пути к равенству полов, по которому она устремилась семимильными шагами после войны. Новоприбывшие обменивались приветствиями на разных языках и улыбались друг другу, как старые знакомые, хотя и принадлежали к разным расам.
– Дантисты, – мрачно заметил Мерлин. – Человек пятьсот, наверное. В баре сегодня будет столпотворение.
Но Сьюзен смотрела на парней, которые кучковались у колонны из искусственного камня, – ряды таких колонн приятно разнообразили монотонное пространство холла. Парни были одеты в неоромантическом стиле, то есть посередине между Боем Джорджем и Адамом Энтом – кружева, рюши, подведенные глаза, – плюс у каждого на левой руке белела перчатка.
– А эти тоже ваши? – спросила Сьюзен у Мерлина, пока оба прокладывали себе путь через толпу дантистов, таких веселых, будто они приехали на отдых, а не на серьезную профессиональную конференцию. Многие даже были в гавайских рубашках.
– Нет, – презрительно бросил Мерлин. – Эти просто запутались в кумирах: не знают, кому подражать – то ли Duran Duran, то ли Майклу Джексону. Наши здесь работают. Видишь вон ту женщину с чемоданами? Это кузина Хизер.
– Но у нее обе руки в перчатках.
– Ничего удивительного, она же носильщица! Руки надо беречь. От чемоданов знаешь какие мозоли бывают?
– «Билли Джин» здорово нас выручила, – сказала Вивьен, снова переводя разговор на подростков у колонны. – Теперь все принимают нас за фанатов Майкла Джексона. С тех пор как вышел его клип, меня ни разу не спросили, почему я ношу только одну перчатку.
– Почему бы вам не носить перчатки на обеих руках? Тогда бы и вопросов ни у кого не было.
– Ага, тогда все спрашивали бы, зачем нам вообще перчатки, – сказала Вивьен так быстро, словно придумала ответ заранее.
– Пошли, поднимемся по лестнице, – сказал Мерлин.
У двух лифтов, до смешного тесных, стояла огромная очередь из дантистов, которые сами усугубляли положение: каждый раз, когда двери лифта раздвигались и на пороге возникал очередной сияющий улыбкой зубодер, первый в очереди узнавал в нем приятеля или знакомого, начинались приветствия, рукопожатия, а то и объятия. И все это время лифт лязгал дверями, напрасно пытаясь закрыть их.
