Онлайн книга «Милый Ханс, дорогой Пётр»
|
– Это как? Конёк ищет слова, волнуется: – Ну, опять две сестры и два брата, но, как сказать… получается крест-накрест! – Ясно. Да, чекист бы позавидовал! У Германа чуть не слезы выступают от такого порыва. И он лезет в чемоданчик, транзистор достал. – Тебе. Конёк не берет, потом, конечно, взял… Еще пришлось уговаривать: “Ты мне ласты, я тебе приемник, считай, просто обменялись!” Всё, всё, прощай! Герман по улочке уходил, Конёк ему вслед смотрел, но и на транзистор уже поглядывал нетерпеливо, уже даже включил и потихоньку крутил ручку, меняя волны. Кирыч, отец родной, хоть неродной… Опять тарахтелка поломалась возле их калитки. Конёк помощь предлагает, тот не пускает к велосипеду – такие неисправности, которых нет, только Кирыч сам мастер устранять. А пока с Коньком беседа. – Уехал? – Откуда знаешь, Кирыч? – Так на плавбазу не пустили его с твоей Ларисой к норвежцам, вот и уехал. Что ж ему здесь теперь? – Кто не пустил? – Кому надо, те и не пустили. А то грузчиком заделался! – Да какой из него грузчик, если он высотник? – Точно. Какой такой грузчик? Вот и остановили его, чтоб путаницы не было. Конёк смотрит на Кирыча, который все с мотором возится, смеется: – И поэтому, значит, он уехал? – А почему? – Ну Кирыч! Да потому, что друг настоящий, вот почему! Кирыч поднял голову, удивлен. – Такой закон, понятно? – Нет. Конёк ему пропел: – “Уйду с дороги, такой закон, третий должен уйти”! – А, ясно. – Как до жирафа! Еще норвежцев придумал! Кирыч на жирафа обидеться не успел – на крыльце женщина появилась, из-за которой мотор барахлил. И он сразу встал перед ней, демонстрируя военную выправку, глаза горели… О сыне забыл, когда к нему шла мать. Уехал Герман, но разве это не он по улице идет? Вразвалочку, клеши на осеннем ветру хлопают, на лице ухмылка независимая? Прохожие оглядываются, потому что еще транзистор у него в руках, джаз на всю катушку! Нет, не Герман – дубль его, Конёк! Одиночество… В забегаловку зашел, где грязь да мат, сел среди ребятишек и страха не знал, усики нахально теребя, и никто к нему даже не сунулся, хоть джаз из транзистора гремел – стук-грохот, крики нечеловеческие… Сидел, развалясь, по сторонам смотрел, в глаза прямо ребятишкам: кто тут недовольный, есть такие? Не нашлось, наоборот, улыбочки. Ну музыка! Тетка буфетчица увидела его, замерла… К столику сразу пошла, волнуясь: – Вам чайку? – Давай, милая, покрепче, заварки не жалей и с лимончиком! Закивала, ушла и вернулась: не чай – анализ! Потому что подмену заметила – тот, да не тот! С вышки с парашютом прыгнул – сам не заметил. Ни страха, ничего. Римма внизу стояла, махала ему, подбадривала, потом обнимала, когда приземлился, радуясь, что себя пересилил, а он и не пересиливал. Скучно было и когда прыгал, и когда обнимала. Римма весь вечер с мамой просидела, Конёк их познакомил, а как же? И тоже на столе пирожки были. И смеялись, всё, как тогда. Он Римму проводил, домой вернулся. “У нас серьезные намерения, мама, подадим заявление, свадьба… Всё, мама, твой сын женат! А после свадьбы… У нас большие планы, сейчас скажу, приготовься: в Москву, мама! Мы в Москву! Учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин!” Мама даже руками всплеснула! И выразить свою радость не смогла, так была взволнована. Всю ночь она, конечно, не спала, Конёк слышал, как она ворочается за стенкой, койка скрипит… Вдруг пришла. – А помнишь… – Что, мама? – Ну, другую ты девушку пригласил, первую… – И что? – У нее еще ребенок… Лару! – И что, и что? Да, Лару, и что? – Так. – А что ты вдруг вспомнила? – Не знаю. – Ну иди, мама. Знаешь, который час? Правда, уже поздно было, вернее, рано – за окном светало. Всё в жизни хорошо – и вот удар следует… И от кого? Откуда не ждешь, от своих! На аллее парковой его ребята с повязками останавливают, те самые. Из-за транзистора – не положено с транзистором! Кто сказал, где написано? Нигде это не написано – мы сейчас тебе другое напишем, статью! За драку с нами, а мы представляем власть. Выводы? И ты идешь опять на нары, бывал ведь по малолетству, нет? Транзистор – политика, а ты пойдешь за политику по уголовке! Ну и драка. Транзистор Конёк ни за что не отдаст, он, и, падая, его к себе прижимает, свою игрушку. Вдруг в покое оставили, и видит Конёк: двое его обидчиков на земле, третий бежит… И тут кто-то ему в лицо заглядывает, кто это? Да Герман, он и есть! – Я тебе говорил, друг: всегда приду, если что! – Если что? – Вот если убивать будут, например. Сперва убьют, потом статью пришьют. Поэтому и пришел. Потому что самого убили вот такие же ни за что, а потом он по статье в зону загремел на два года за хулиганство. Да, было дело. И чтоб парень этот его судьбу не повторил, Герман и вмешался, а то ведь правда полный дубль будет! Получилось, сам его себе опять на хвост посадил, только-только с трудом отделавшись. От хитрого этого простодушия, от которого у Германа на глазах слезы. И как бы так сделать, чтобы Конёк этот тренеру своему о каждом шаге его не докладывал? А то ведь уже было: отнял у парня Лару, чтобы попасть на плавбазу, – и в последнюю минуту с трапа сняли! Бог, видно, Германа покарал – хотя при чем бог?.. Хромой этот на велосипеде с мотором! Он Коньку тайну свою решил раскрыть, но только пусть Конёк сперва честное слово даст. Нет, словом тут не отделаешься – пусть даст подписку о неразглашении! Вот пусть так и напишет: я, такой-то… Ну и далее, всё по форме. Зашли на почту. “Девушка, бумаги листок, тут молодой человек письмецо решил…” Конёк начинает писать, волнуется и сразу кляксу поставил. Пришлось опять девушку просить: “Да вот такой он у нас, из-за этих клякс по два года в одном классе, до сих пор в седьмом сидит!” Рука у Конька дрожит, буквы корявые, написал все-таки эту подписку-расписку. А как на улицу вышли, Герман бумажку порвал. “Ладно, друг, ты меня прости… не надо ничего, я тебе и так доверяю!” Потому что из-за детских этих клякс вдруг ему стыдно стало! Так стыдно, что он сказал: – Нет у меня тайн, заданий, забудь. И никакой я не засекреченный, ты тоже уши развесил! |