Онлайн книга «Милый Ханс, дорогой Пётр»
|
– Просто Пинчук? – Да, да! – Трудящийся, спортсмен-боксер? – Конёк улыбался, и вдруг лицо его искривилось. – Так я тебе и поверил! Обида была столь велика, что Герману стало совсем уж невыносимо. – Ладно, я скажу. Но молчок? – Могила. – Опять могила? А хромому? – Клянусь. Как же не сказать, если поклялся? А что сказать? – Я, друг, это… туда собираюсь! – Куда? Герман показал на небо: – Туда. – К ангелам, что ли? – Видишь звезды? – Вижу. – Ну вот. – Что – вот? Дальше… Замолчал! А что дальше? Герман сам бы хотел знать… самому интересно стало. – Нас десять человек, мы рассеяны по всей стране и законспирированы… Конспирация, понимаешь? – Да. – Встреча в Кустанае, есть такой город на свете… Там комиссия – выберут из всех самого достойного, он и полетит! – Поэтому плавание? – Догадался! Да, Конёк, подготовка по индивидуальной программе. – Ну-ну. И на чем же полетит самый достойный? – А в ракету посадят. В этом году спутник запустили, потом животное отправят, кошку какую-нибудь или собаку, а потом… – Человека! – выдохнул Конёк. – А потом каждый год будем летать, как в автобусе ездить! И, Конёк, на Луну! Человек высадится на Луну, это будет! – вдруг закричал Герман и сам удивился, что закричал. А Конёк сказал тихо: – Ты. – Что – я? – Это будешь ты, Герман. – Да? – Уверен. И Герман сам чуть вместе с Коньком не поверил. Что тут, смеяться, плакать? Стояли посреди улицы, усики к усикам, клеши на ветру хлопали. То ли рассвет, то ли сумерки, снег с дождем… Ворота заводской проходной распахнулись, толпа повалила со смены, Конька с Германом проглотила, еле друг друга нашли, две белые вороны. – Связь односторонняя. – Шуарли. – Как понимать? – Понимать, что я понимаю, – объяснил Конёк, глядя вслед Герману, который уже уходил. Но еще спросил, ему важно было: – А язык английский? Если, допустим, человек знает английский? Герман обернулся: – Это очень хорошо, друг. Будут международные экипажи, обязательно. – А если еще язык, другой? – Если человек полиглот? – Вот именно. Герман, прощаясь, поднял вверх большой палец. – Полиглот уже летит! И всё, пропал он, как испарился… А Конёк и не ищет Германа – связь-то односторонняя… Но ждет, ждет – все в закуток в ресторане выбегает, высматривает из-за занавески. Вдруг усики мелькнут? Лара с подносом мимо проплывает, зато Римма заглядывает. – Уж полночь близится, да, Виктор? – Да, Римма. – А Германа всё нет! – А его и нет. – Так и тебя нет, дорогой. – А где же я? – Не знаю. Не установлено. – Вот он я! Вот! Вот! – Конёк даже с головы колпак срывает, чтобы Римма его увидела. Она головой качает: – Нервы! – Да. Извини. – Ладно. Скорей бы в Москву. – А что в Москве? – Учиться пойдешь. На дипломата. – Что-то новенькое. – Это для тебя. Ты будешь послом, знаешь где? Не знаешь – в Бразилии! Вот чем всё кончится, Виктор. – Что – всё? – Ну, котлетки твои! Так и будет. Так и будет, раз говорит. Но пока котлетки. – Горят! – спохватывается Конёк и убегает. Ничего, конечно, не горит, он без дела на кухне стоит, от планов передыхая. Кирыч к дому подъезжает, и, странное дело, тарахтелка его не заглохла, работает хоть бы что. Сразу Коньку вопрос прямой в лоб: – Где он? – Кто? – Он. Знаешь. – Да. – Что – да? – Знаю. Поехали, покажу. – Издеваешься? – Поехали, поехали! Конёк велосипед выводит: – Догоняй, Кирыч! Налег на педали, Кирыч его не отпускает, за спиной тарахтит. В лес заехали, останавливаются… Конёк показывает: – Там. – Где? – По тропинке иди, не ошибешься. – А ты? – А я тебя навел. – Понятно. Оставайся, – разрешает Кирыч и с дороги в лес идет. – Кто еще в шалаше прятался, Кирыч? Наставник обернулся, погрозил Коньку. И за деревьями скрылся. А Конёк – сразу к тарахтелке. Свинтил с бака крышку, велосипед перевернул – и потек в травку бензин, потек! Отъехав, на ходу обернулся: Кирыч на лесной дороге со своей тарахтелкой, которая теперь не тарахтелка… Куда ж он теперь на хромой-то ноге? Жалко инвалида. Домой когда приехал, такую картину застал: Герман перед мамой его на коленях, уткнулся ей в живот и плачет! Мама на стуле сидит и голову его гладит, утешая, у самой слезы на глазах! Да что ж это такое? А такое, что Герман пьян. Как свинья! Конёк слышит: “Запутался… Что мне делать?” Что еще говорит, не разобрать, язык у Германа заплетается. А как увидел Конька, началось. – Какой сын у вас! Таких… таких нет на свете! Хвалит Конька, кричит… Насилу спать уложили, кое-как до койки дотащив. Среди ночи будит Конька, трезвый. – Поговорим? – Спи, ладно. Со мной тоже раньше бывало. Спи. Лег, опять Конька тормошит: – Друг! – Не налью, не проси. Не выпить ему – поговорить! Что рассказывает? Так, ничего особенного: отбывал в Кустанае, сел ни за что, за драку, а на самом деле – за длинный язык, острил много и не к месту, главное… Спи, друг, ложись спокойно, каждый второй через зону прошел, нашел чем удивить… Я вот тоже… на нарах побывал, один добрый человек снял! Нет, не ложится, опять над ухом: о каком-то Валерке, с которым сидел, тот был политический. Бокс, английский и много другого чего – от Валерки… Да всё от него, на мир по-другому взглянул, глаза открылись! И вот они бежать сговорились, потому что ведь все равно новые срока добавят! Умирать, так с музыкой! |