Онлайн книга «Милый Ханс, дорогой Пётр»
|
Из сутолоки вынырнул вдруг Валерий: – Андрейка! Куда ты пропал, Андрейка! Еще больше погрузнел, опирался на палку. – Плохо, плохо нам без тебя, друг! – Некем от жены прикрыться? Валерий смеялся, тер кулаком потное лицо: – Андрейка… не держи зла на инвалида! Вот я какой, смотри, с палочкой! – Что ж с тобой такое? – Вот не знаю… судьбу, что ли, не за тот ус дернул? – Бывает… Главное, у тебя другая палочка в порядке, не сомневаюсь! – Не сомневайся, друг! – радовался, скрываясь в толпе, Валерий. А Подобед все прижимал, прижимал Тамару к себе… Она, задыхаясь, льстила: – Ой, как вы хорошо целуетесь, ой! – Я был телевизионным мастером, между прочим, – отвечал со значением Подобед. – Вы мастер, мастер! – Вызывает, допустим, дамочка, и я ей чиню… – Что? – Телевизор, что? – сердился Подобед, потому что женщина его только словами ласкала, а губки-то у самой были каменно сжаты, и лицо выражало одну сплошную муку. Опять Валерий налетел, уже пьяный: – Андрейка, а зря ты мундир-то скинул! Чего я тут придумал, Андрейка, вот послушай… У меня ж теперь на вокзале ресторан, понял? Так ты это… ты давай туда ко мне подскакивай, но чтоб в мундире, понял, с медалями! Подобед отворачивался, Валерий нетерпеливо прыгал вокруг да палкой пытался его достать: – Ты чего, Андрейка? Турист ко мне валом валит, иностранец, они там ля-ля, то сё, а ты им вдруг как дашь… вприсядочку! Как дашь! – А не выйдет уже вприсядочку, – сказал Подобед. Валерий не слышал. – Выйдет, получится! Хвост, главное, пистолетом, понял, пугачом! – Смеясь, выронив свою палку, он сам не выдержал, пустился в пляс. Присев, засучил ногами. – Так вот, опля! – И неловкий, грузный, на пол упал, пропадая в толчее. А Подобед опять мучил женщину своими ласками, целовал ее вытянутую шею, плечи, и Тамара уже дрожала, замерев, глаза ее были прикрыты. И он скоро пожалел, что с ней связался, потому что партнерша его разразилась вдруг бурными рыданиями, слезы покатились по ее щекам. Обольститель отпрянул в смятении, но женщина теперь сама его не отпускала, плача, страдая, осыпала его поцелуями, шептала ласково на незнакомом языке… Подобед, испуганный, ни слов ее не понимал, ни страданий с поцелуями, и только погладил с опаской, когда она успокоенно положила голову ему на плечо. А вообще, рыдания на глазах публики были кстати, даже очень кстати, ведь Подобед весь вечер на публику и работал. Вернее, он работал на Катю, демонстрируя ей их с Тамарой страсти. Так и протоптался все время перед ее столиком, пока она там одну за одной курила свои сигареты. И вот Катя уже уходила, и тут Тамара как раз ответила ему бурной взаимностью, удачно совпало. Катя, конечно, не могла пройти мимо парочки: – Ну, благородие! Впечатлена была увиденным, даже большой палец подняла вверх: даешь! – А я теперь не благородие, – сказал Подобед. – Кто же ты? – Вот наоборот. Неблагородие. И он улыбнулся вежливо, а Катя, оценив игру слов, головой покачала: – Жаль, если так, дружок. Уходя, еще подмигнула ему: – То, то! То, что тебе нужно! Тамару имела в виду, благословила. Очень искренне… Еще обернулась даже, показала опять свой проклятый палец! – Что случилось? – спросила другая женщина, поднимая голову с его плеча. О ней, другой, Подобед забыл, а она рядом была, прижималась к нему. – Ноги гудят, а так ничего, – сказал Подобед. Та ушла, а эта, с которой зря весь вечер протанцевал, еще и вздыхала: – Я вам уже не нравлюсь? – Почему? Нравишься. Очень. Еще, осмелев, и дразнила: – Это из-за ног у вас желание пропало? – Не пропало. Большое желание, красавица. Смеялась, прижимаясь: – Разве? Оно было большое, а сейчас совсем куда-то… пропало! И глаза горели негасимым огнем обиды. И все оборачивалась, хоть женщины с сигареткой давно и след простыл. – Это ты меня затанцевала! – запоздало пролепетал Подобед. – Пойдем, что ли, как? Она оказалась еще и властной, не пустила, поймав за рукав: – А музыка? Музыка пускай доиграет! – Пускай, – не осмелился возразить Подобед и даже спросил льстиво, он ее уже боялся: – Музыка понравилась? Женщина, пьянея от свободы, рассмеялась в ответ и подняла вверх большой палец: во! Поняли они друг друга. Подобед тоже засмеялся. И, смеясь, поймал палец своей пятерней, она вскрикнула от боли. Извивалась рядом, а он все держал ее руку, все улыбался: “Я неблагородие, шлюха!” Она кивала, принимая адресованные не ей упреки: “Да, да!” – “Я любил тебя, любил!” – “Простите меня!” Подобед пошел, не оборачиваясь. И Тамара поспешила за ним, опять став покорной. Если она и играла, то очень искренне. А может, она раньше играла, когда была учительницей. А сейчас бежала за ним рабыней, ненавидя и желая догнать. Шептала преданно: “Ишак, ишак!” И уже догоняла. И ночью лежала без сна, смирившись со своей долей, когда он храпел оскорбительно, отвернувшись к стенке. И даже если б знала, что глаза его на самом деле открыты, все равно бы и пикнуть не посмела. Ведь и смирение ее было настоящим! – Чудеса! – опять удивлялся Кикоть, слыша за стенкой храп. Ольга лежала с ним рядом, спала. – Ну, Андрейка… А обещал! – Что ж он тебе такое обещал? – раздался под ухом бессонный голос Ольги. – А не храпеть! – с трудом нашелся Кикоть и, избегая вопросов, поскорей сам всхрапнул, только еще для правдоподобия глаза прикрыл. Утром Тамара встала раньше Подобеда, накрывала завтрак в столовой, торопилась. Когда он пришел, у нее все уже было готово, даже кофе дымился соблазнительно. Она сама радовалась, слыша за спиной его шаги: – Готово, готово! Пожалуйста! Доброе утро! Радовалась, что успела. Тоже, оказывается, была радость! – Доброе утро! – отвечал Темур, он стоял у нее за спиной. – Ты? Это ты? Здесь? Ты сюда… зачем? Он удивлялся, что она удивляется. – Я пришел в свой дом. – Зачем, зачем? – Попрощаться. – Мне казалось, мы уже попрощались. – Разве? – Да. – Ну, прости меня, – сказал Темур. И улыбнулся виновато: – Кофе, кофе! Ты варишь кофе, а я там на остановке… Запах кофе! Это было выше моих сил! |