Книга Под знаком Близнецов. Дикий горный тимьян. Карусель, страница 162 – Розамунда Пилчер

Дэниел покачал головой:

– Вряд ли один день что-либо изменит, учитывая, что у нас такая разная жизнь.

Я уцепилась за его мысль и проговорила:

– Не знаю, что это значит, но, уверена, вы правы.

Дэниел засмеялся. Оркестр внизу сменил мелодии со «Звуков музыки» на «Пиратов Пензанса». До меня долетели аппетитные ароматы.

– Может, вернетесь со мной в Холли-коттедж? – предложила я. – Фиби будет рада. Мы поедим жаркое Лили, как и планировали. Она наготовила на целый полк.

Дэниел вежливо отказался.

Я взглянула на пустой бокал:

– Обещаете, что не станете сидеть здесь весь вечер и пить до потери пульса?

Дэниел покачал головой:

– Мы мало знакомы, и вы плохо меня знаете. Я никогда так не напиваюсь.

– Но вы не забудете поужинать?

– Да. Позже спущусь вниз.

– Что ж, а вот мне пора ехать. Фиби подумает еще, что я забыла про нее или же разбила машину, а может, что похуже.

Я встала с кресла, Дэниел тоже. Мы стояли как двое прощающихся людей на официальном мероприятии.

– Спокойной ночи, Дэниел.

Он положил руки мне на плечи и приблизился, чтобы поцеловать меня в щеку. После я еще некоторое время постояла, всматриваясь ему в лицо. Затем обвила руками его шею, притянула к себе и поцеловала в губы. Дэниел крепко обнял меня – я была так близко, что чувствовала сквозь толстый шерстяной свитер биение его сердца.

– Ах, Прю…

Я прижалась щекой к плечу Дэниела. Он поцеловал меня в макушку. Это было нежнейшее из объятий, без страсти, без какого-либо очевидного смысла. Почему я вдруг испытывала подобное чувство, изнывала от желания, которого не знала прежде? Почему подгибались ноги, а глаза горели от нелепых непролитых слез? Неужели возможно вот так сразу полюбить человека? Эта любовь – словно ракета, взлетевшая в темное небо, взорвавшаяся в бесконечности и оставившая за собой мерцающий шлейф из звезд.

Мы молча стояли и обнимали друг друга, словно ищущие утешения дети. Тишина на этот раз не напрягала.

– Дом находится в Греции, – прошептал Дэниел. – Не думай, что я обманывал тебя, когда приглашал туда.

– Предлагаешь мне поехать сейчас?

– Нет.

Отстранившись, я посмотрела Дэниелу в лицо.

– Я не могу постоянно убегать от своих мыслей, – объяснил он. – Может быть, когда-нибудь. – Он снова поцеловал меня, на этот раз наспех, практично поглядывая на часы. – Тебе пора ехать. Иначе жаркое сгорит, а Фиби решит, что я соблазнил тебя.

Дэниел поднял с кресла мой плащ и протянул мне, помогая одеться. Потом развернул меня к себе и застегнул все пуговицы.

– Я провожу тебя.

Он открыл дверь, и мы вместе пошли по длинному коридору к лестнице. Миновали ряды номеров, где люди, которых мы не знали, сейчас любили друг друга, наслаждались медовым месяцем или отпуском, смеялись, ссорились и мирились.

Фойе отеля, куда мы спустились, приобрело праздничное очарование. Гости выходили из бара или же шли в ресторан, некоторые сидели вокруг маленьких столиков с коктейлями и тарелочками орешков. Поверх звучания оркестра бушевал гам разговоров. Мужчины надели черные галстуки и бархатные нарядные пиджаки, а дамы были в вечерних платьях и накидках, украшенных пайетками.

Мы прошли через холл, вызывая оживление своим внезапным появлением, напоминая привидений во время пира. Разговоры стихали, люди изгибали брови. Мы дошли до парадной двери-вертушки, которая выбросила нас в ночь. Дождь уже прекратился, но среди ветвей еще гулял ветер.

Дэниел посмотрел в небо:

– Какая погода будет завтра?

– Наверное, хорошая. Возможно, ветер унесет с собой ненастье.

Мы подошли к машине. Дэниел открыл для меня дверцу.

– Во сколько встречаемся?

– Около одиннадцати. Я приеду за тобой, если хочешь.

– Нет. Я поймаю попутку до Пенмаррона или сяду в автобус. Но обязательно буду, не уезжайте без меня.

– Ты еще должен показать нам дорогу.

Я села за руль.

– Прости за этот вечер, – попросил Дэниел.

– Я рада, что ты мне все рассказал.

– И я. Спасибо, что выслушала.

– Спокойной ночи, Дэниел.

– Спокойной ночи.

Он захлопнул дверцу, а я завела двигатель и поехала по извилистой дороге, следуя за светом фар и удаляясь от Дэниела. Не знаю, сколько он еще стоял там, глядя мне вслед.

6

Тем вечером мы с Фиби болтали до поздней ночи. Предавались воспоминаниям о тех днях, когда Чипс был жив. Вернулись в еще более раннее прошлое, в Нортумберленд, в Уиндиэдж, где Фиби провела свое детство, бегая по окрестностям, как дикарка, и катаясь на лохматом пони по берегам холодных северных вод.

Мы болтали о моем отце и о том счастье, которое он обрел со второй женой, а Фиби вспоминала их детские путешествия в Дунстанбург или Бамбург, зимние встречи, ярко-красные куртки охотников, похожие на ягоды среди мороза, и гончих, мчащихся по заснеженным полям.

Говорили о Париже, где Фиби училась, и о маленьком домике в Дордони, который они с Чипсом купили в один из своих прибыльных годов и куда она ежегодно возвращалась писать картины.

Обсудили Маркуса Бернштейна, мою работу и квартирку в Ислингтоне.

– В следующий раз, как буду в Лондоне, приеду погостить у тебя, – пообещала Фиби.

– У меня нет комнаты для гостей.

– Тогда я посплю на полу.

Фиби рассказала мне о новом Обществе искусств, только что сформировавшемся в Порткеррисе, где она была учредителем. В подробностях описала дом старого и знаменитого гончара, который вернулся в Порткеррис, чтобы провести последние годы жизни среди узких улочек, где он и родился восемьдесят лет назад в семье рыбака.

Мы вспомнили Льюиса Фэлкона.

Однако мы не упоминали о Дэниеле. Словно пришли к тайному соглашению, что не станем произносить его имя.

После полуночи Фиби наконец собралась спать. Я помогла ей задернуть шторы, разобрать постель и раздеться, что одной рукой было сделать довольно затруднительно. Внизу взяла грелку, наполнила ее горячей водой из чайника и наконец, пожелав спокойной ночи, оставила Фиби одну, уютно устроившуюся в своей огромной и теплой кровати с книгой в руках.

Но мне не спалось. Мысли кипели, возбужденные и неугомонные. Я будто приняла стимулирующий препарат. У меня не получалось так просто лежать в темноте, ожидая, когда придет сон. Поэтому я вернулась в кухню, сделала себе кружку кофе и пошла обратно к камину. Пламя почти угасло, оставляя горстку серого пепла. Я подкинула поленьев, глядя, как они разгораются, а потом села, поджав ноги, в старом кресле Чипса. Уютная глубина убаюкивала. Я подумала о Чипсе и затосковала. Как же жаль, что он умер. Жаль, что его нет сейчас здесь. Мы всегда были очень близки, а теперь я нуждалась в нем. В его совете.