Онлайн книга «Принц Модильяни»
|
Возможно, Бранкузи прав в том, что некоторые вопросы относительно искусства следует задавать желудку, а не сердцу. Когда имеешь дело с шикарной женщиной, бедственное финансовое положение становится проблемой. Впрочем, она все знает обо мне. Она не ошеломлена моей бедностью. Можно быть бедным, но жить так, что никто об этом не узнает. Я всегда веду себя так, как будто у меня нет недостатка в деньгах; это врожденная способность, которая передалась мне от семьи. Не от Модильяни, а от Гарсенов, которые всегда оставались неизменны себе, в богатстве и бедности. Я не могу растрачивать жизнь в раздумьях о деньгах; единственный способ всегда быть богатым – это не думать о них вообще и жить так, чтобы их недостаток не заставлял тебя страдать. Чем больше я нуждаюсь в деньгах, тем больше я их презираю. Однако люди, к сожалению, ставят знак равенства между богатством и величием. Если зарабатываешь – ты талантлив, если нет – значит, ты бездарен. В моем возрасте пока что все мне дается в силу того, кто я, а не что я имею, все приходит само. Однако в моей голове засели прямые и простые слова Константина: спроси у своего желудка. Мы впервые гуляли, держась за руку. Этот инфантильный физический контакт показался мне даже более значимым, чем соитие. Наше молчание соединяет нас до самой глубины, это взаимопроникновение – очень сильное, и в этом большая часть заслуги Анны, поскольку ее молчание порождает свет, который все делает ярче. Сейчас мы в моей студии, и она все разглядывает, каждую деталь. Она приближается к одной из скульптурных голов, смотрит на нее, гладит, улыбается. – Теперь я понимаю. – Что? – Египет, Лувр, африканское искусство. Ей нет необходимости добавлять что-то еще, а я не спрашиваю: все очевидно; поразительно, насколько она умеет инстинктивно улавливать. Она все разглядывает как любопытный ребенок. Берет в руки уголь, карандаш, изучает мои эскизы, картину – это портрет женщины – и снова улыбается. – Я знаю эту женщину? – Нет, не думаю. – Это натурщица? – Танцовщица. – Она и в жизни такая же меланхоличная? – Возможно, у нее бы не получилось быть такой. – Значит, она отличается от этого изображения? – Я ее вижу такой. – Вы всё видите за пределами реальности. Есть что-то, что видно в выражении лица, и что-то, что проявляется в глубине. Правильно? – Я бы не смог это сформулировать лучше. – К чему вы стремитесь, когда пишете? – К чему-то, что не есть реальность. А вы, когда сочиняете? – К самому сложному – простоте. Я улыбаюсь. Мы, поэт и скульптор, очень похожи – оба стремимся убрать лишнее. Анна приближается к скульптуре. – Послушайте меня, я знаю, что вы не такой, как ваш друг Константин Бранкузи. Он – румын из крестьянской семьи, он вырос сильным, он пас овец… – Что вы хотите этим сказать? Что у меня нет сил… Она решительно меня прерывает: – Да, у вас нет сил. Вы элегантны и аристократичны, вы итальянец. Ваши руки созданы, чтобы ласкать… кисть. Она произнесла слово «ласкать» с определенным лукавством. – Я предпочитаю удары молотком. – Поверьте мне, я ведьма, я знаю о событиях прежде, чем они случаются, – и знаю, что вы не скульптор. – Ведьма? Вы совсем на нее не похожи. – Я знаю, но на моей родине многие верят мне. Ко мне приходят, чтобы узнать будущее. Я прорицательница, если предпочитаете. – Ах, я тоже. Я ясновидец. Она с любопытством смотрит на меня – и не понимает, говорю ли я это в шутку или всерьез. – Это правда. Я находился между жизнью и смертью в течение нескольких месяцев. Тифозный жар и плеврит, я был в царстве теней. Я знаю то, чего не знают другие. Она смотрит на меня с еще большим интересом, ее привлекают мои слова. – И что же вы знаете? Мой голос приобретает загадочный и важный тон. – Я знаю… знаю… – Что? – Я знаю… что вы полны желания любви. Что поэзия для вас – это желание опасно влюбиться. Она сейчас похожа на ребенка, который смотрит на новую игрушку; она прекрасна. – Опасно? – Да, как Паоло и Франческа. Я начинаю цитировать Данте: – Любовь, любить велящая любимым… Она подхватывает: – …Меня к нему так властно привлекла, что этот плен ты видишь нерушимым [48]. Она декламирует Данте на итальянском!.. Я покорен. – Вас поражает, что я знаю Данте? Я вам уже говорила, что я его изучала. – Меня поражает, что вы его цитируете на итальянском. Меня все в вас поражает. Прежде всего ваше желание взять верх над эмоциями. Вы – живая, жаждущая жизни… – А вы – очень красивый мужчина. Ваша красота происходит из вашего искусства, из вашей уверенности в собственной значимости. – Я еще ничего не показал. – Какая разница? Никто не знает когда, но вы станете великим. – Великим? Это еще одно предсказание? – Разумеется. Я всегда замечаю, если рядом со мной талант. Вы – талантливы. Пикассо тоже, но он не так красив, как вы. Она заливается своим прекрасным детским смехом. Мне нравится, когда она так смеется; я решаю рассказать ей историю. – На днях один тип обвинял Пикассо в том, что его искусство не реалистично. И Пикассо ему сказал: «Amigo dime: cosa es realistico?» [49] Тот тип достал фотографию своей жены: «Вот, это реалистично». Пикассо рассмеялся и сказал: «Значит, твоя жена ростом пять сантиметров, плоская, без рук, без ног и бесцветная? Что же ты делаешь, когда ложишься с ней в постель?» Я так и знал – Анна от души смеется над моим рассказом; а потом внезапно становится серьезной. – Слушайте меня внимательно. Вам всегда будут говорить о Пикассо, Фудзите и других, – но никто не сравнится с вами. Ваша душа полностью во власти искусства. – Я вас благодарю, но… – Это все признаю́т. – В Салоне Независимых я не имел успеха. Продавцы картин и коллекционеры остались безучастны. – Но художники и художественные критики – нет. |