Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»
|
– Ох, не люблю я этот участок, – говорит Ленка, – безлюдный он какой-то… – Зато тихо, – возражает аутичная Августа. – Тихо, спокойно… – Там пролом, в южной стене. И если через него полезут насильники, никто даже и не почешется… – Да кто на нас польстится? Ты только посмотри – мы же хуже попрошаек кладбищенских… морды в пыли, одежда в краске… в черной… Ты лучше смотри внимательней. Это где-то здесь. Этот участок особенно заросший и запущенный. Над ним витает кладбищенский дух запустения, материализуясь в сухом бурьяне и расползшемся колючем шиповнике. – Ага, – говорит Ленка, – вот и он. Гершензон Моисей Самуилович. Девяносто восьмой – восемьдесят восьмой. – Михаил Семенович, – уточняет Августа, сверяясь с гроссбухом. – А даты? – Даты те. Крепкий был старик. Но меня смущает имя. – Августа, – говорит Ленка, – обычное дело. Веяние времени. Не он первый. – Да, но они же ясно написали… – Они впали в маразм и забыли, как его звали на самом деле. Ты чего хочешь? Четырнадцатый участок. Пятая линия. Все путем. Доставай секатор. Будем прорубаться. …Прореженный шиповник постепенно приобретает пристойные очертания. Ветки Ленка сносит на кучку в углу могилы. На руках у нее шерстяные варежки. Августа, присев на корточки, обновляет надпись колонковой кисточкой. – Ты прочла «Улисса»? – спрашивает она не оборачиваясь. – Нет еще, – виновато говорит Ленка. На самом деле она честно пыталась, но осилила первые два абзаца. Но ей неудобно признаваться в этом перед Августой. – Это великая вещь. – говорит Августа. – Великая. И великолепно структурирована. Столько аллюзий… – Ага. – Ленка нагибается за очередной охапкой. – Я обязательно. «Улисса» обсудить не получается, но Августа гнет свое, потому что обстановка располагает к задушевной беседе о высоком. – Давно хотела тебя спросить, Лена, каббала – это что такое? – Мистическое учение, – отвечает Ленка. – Без тебя знаю. Но что оно может? Конкретно? Ленке очень хочется проявить себя с лучшей стороны, но понятия о мистике у нее весьма смутные. – Ничего она не может, – говорит она наконец, – она это… дополнительная инструкция по чтению других священных книг, вот в этом роде. Потому что евреи, они, знаешь ли, такие начетчики… – Чего? – Ну, она, каббала, вроде инструкции по решению кроссвордов. Скажем, если взять каждую вторую букву каждого второго слова, то получится… – Ага, – кивает Августа. – Ясно. А что? – Что – что? – Что получится-то? – Может, какие-то действенные пророчества. Полезные советы. Инструкции. Или, скажем, имя Бога. – А что, разве никто не знает имя Бога? Я думала, Ягве, там, то-се… Эло… хаим… – Это не имя, – говорит Ленка, утирая черной рукой пот со лба. – Это заменитель. Описывающее слово. – Приятно вас слушать, дамы, – говорит сторонний голос. Ленка подпрыгивает и выглядывает из кустов. Но сгорбленный человечек в кипе отнюдь не тянет на насильника. – Так редко можно услышать культурную речь, – гнет свое человечек, – и увидеть людей, которые чтят закон. Вон дама, как и положено порядочной еврейке, с покрытой головой. – Он кивает на бесформенную панаму Августы. – А вы, – оборачивается он к Ленке, – постыдились бы, дамочка. Августа открывает и закрывает рот, но человечек уже удаляется странной подпрыгивающей походкой, то ли осуждающе, то ли одобрительно покачивая головой. – Пся крев! – говорит наконец Августа. – Опять… Я что, похожа на еврейку больше, чем ты? – Я похожа на негритянку, – говорит Ленка. – А ты приличная, аккуратная. Опять же в панаме. Ладно, давай кончать. А то свет уйдет. Я кладу букет? – Валяй. И осторожно. Краску размажешь… Августа достает из сумочки фотоаппарат и делает несколько снимков – сначала крупный план, потом общий. Ленка льет растворитель на пальцы и тщательно протирает их ветошью, но ногти все равно остаются черными. – Мне тоже оставь, – говорит Августа, – а то что студенты подумают? – Подумают, что ты красила, – отвечает Ленка. Солнечные лучи незаметно приобрели тоскующий багровый оттенок, и дорожку между участками пересекли лиловые тени. Они идут налегке и даже не разговаривают, потому что нету сил. – Лена, – говорит Августа, – а если мы вылезем в пролом? Может, так ближе до остановки? – Нет, – говорит Ленка, деловито оглядывая задворки участка, – там тупик. И потом… Она замирает с открытым ртом. Потом убито произносит: – Там… – Что – там? – Плита. Серая. Гершензон. Михаил Семенович. – Обычное дело, да? – спрашивает Августа. – Два! – трясет головой Ленка. – Два Гершензона. И даты… участок… Ты какую линию записала? – Пятую, – говорит Августа. – Пятую… или шестую… нет, пятую… – День работы! По пятьдесят баксов на рыло! Совершенно постороннюю могилу! – Ладно, – примирительно говорит Августа, – завтра придем. Этот Гершензон не так запущен, как тот. – Августа, завтра не выйдет. Завтра суббота. – Ну и что? – Ты представляешь, что такое суббота на еврейском кладбище? Тут же не будет ни одного живого человека! – Ну и что? – А то! Придется в воскресенье, что поделаешь. – В воскресенье, – возражает Августа, – у меня пересдача. – Брось, пожалей своих студентов. Поставь автоматом… И вообще – завтра я на концерт иду. На литературный вечер. Лохвицкая выступает. В Дубовом зале. – Еще чего, автоматом… А что, Лохвицкая свои стихи читает? – Нет, чужие. – Повезло, – комментирует Августа. – Да как тебе сказать… Она поэта Добролюбова читает. Под белый рояль… – Ну, тогда не знаю, – теряется Августа. – Дамы? – раздается давешний голос. – Прошу прощения… Где здесь четырнадцатый участок? То ли это тот посетитель, то ли уже другой… не разглядеть в сгущающихся сумерках. – Направо, – любезно говорит Августа. – Огромное вам спасибо… Человек поворачивается и медленно, неуверенной походкой бредет по аллее. До Ленки долетает тяжелая волна удушливого запаха. – Господи, – говорит она шепотом, – ты видела? – Что я должна была видеть? – в полный голос спрашивает Августа. |