Онлайн книга «Легионы просят огня»
Я переворачиваю страницу. Пробегаю глазами, снова возвращаюсь обратно, к началу. Нет… не может быть! На листе написано: Гаю Деметрию от Луция Деметрия. Радуйся, брат! Не может быть, но — есть. Я получил письмо. * * * Хриплое дыхание. Марк открыл глаза, с трудом выпрямил ноги. Живой? Не уверен. Декурион лежал на спине, где-то рядом бежала вода. Марк слышал ее негромкое деловитое журчание. Спина точно лопнула пополам. Куда исчез бородатый германец, Марк не знал. Он лежал, глядя в бесконечное серое, двигающееся небо, в которое уходили — словно навсегда — вершины сосен… Мыслей не было. Возможно, так видят мир боги. Без эмоций. Без чувств. Без окраски. Просто серо-зеленый. Гемы, вспомнил Марк. Однорукий. Что я здесь делаю? Зачем? — вопросы приходили и уходили, небо продолжало двигаться, течь и меняться. Плавно покачивались вершины сосен. Над декурионом медленно плыли облака. Мир остался прежним. В какой-то момент Марк понял, что голос леса стал громче. …тяжелее. Декурион скривился. Тягучий бас леса оглушал. МАРК. МАРК. ТЫ МОЙ, МАРК. — Марк! — от крика едва не раскололась голова. «Оставьте меня в покое». — Марк! Живой?! Декурион с трудом выпрямился, сел. Вытянул ноги. Помогая себе руками, цепляясь шершавыми ладонями за неровную кору, попытался встать. Скавра качнуло. На мгновение показалось, что вокруг — одни прозрачные, словно наполненные речной водой, стеклянные рожи… — Командир! Марк! Да очнись ты! Над ним склонились всадники его турмы. Его эквиты. — Не пахнет? — один наклонился и принюхался. — Да вроде нет. — Марк узнал голос Галлия, своего оптиона. — А должен? — Так вроде он всегда пахнет… — Придурки, — сказал Марк хрипло. Измученное горло едва проталкивало слова. — Помогите мне найти лошадь. Всадники засмеялись. Кто-то протянул ему флягу с водой. — Сволочи, — сказал Марк. — Спасибо! * * * Радуйся, брат. Буквы плывут у меня перед глазами. Я переворачиваю страницу. Если ты читаешь это послание, то меня уже, скорее всего, нет в живых. Не печалься, брат. Это не так страшно. Если считать, что где-то есть боги и загробный мир, то у меня сейчас все хорошо. Я уже там и ничего не помню. Это такое счастье — ничего не помнить и ни о чем не жалеть. Так что я даже надеюсь на богов. Если же их нет, и за последней чертой жизни нас ждут темнота и ничто, то печалиться тем более не о чем. Помнишь, как мы с тобой спорили о том, что за гранью смерти? Сейчас я, вероятно, знаю об этом точно, но никому рассказать не могу. Даже тебе. Прости, Гай. Но вернемся к главному. Скоро меня не станет, брат. Это неизбежно. Возможно то, что ты узнаешь обо мне после моей смерти — видишь, я не пытаюсь лукавить? — будет не очень красивым. Там будет много лжи, выдумки, просто невежества, но главное, они скажут: Луций Деметрий Целест, сенатор и легат, умер зря. Надеюсь, ты так не думаешь? Тебе расскажут обо мне много плохого. Я же скажу тебе только одно: не верь. Да, еще: передавай привет Квинту. Живи, Гай. И прощай. Твой брат Луций
* * * Душа человека составлена, словно мозаика, из кусочков стекла и разноцветных камушков. Тысячи оттенков, тысячи вариантов фактуры. Вряд ли повторяется хотя бы один. И каждый камушек — другой человек. Его слова. Присутствие. Или запах травы в тот день, когда вы впервые встретились. Воспоминание о кузнечике, сидящем на мальчишеской ладони… «Смотри, Гай». Или — кровавое пятно на белоснежной отцовской тоге. Я закрываю глаза. Каждый человек — это множество камушков. И пока человек жив, мы добавляем их, меняем местами. Составляем мозаику. Каждый раз получается по-новому… Это пока человек жив. После его смерти камушки больше некому тасовать. Они остаются на одном месте. Они пылятся. Они тускнеют. И волна забвения, беспамятства сдвигает их, смывает, уносит в море… Навсегда. Каждый день мы забываем. Прощай, Луций. Прощай, брат. Живи, Гай. На этом письмо заканчивается. В горле у меня застрял комок. Я сглатываю с усилием — шею сводит — и закрываю кодекс… Провожу пальцами по украшенной резьбой деревянной обложке. Мой брат мертв. Сколько человеку нужно времени, чтобы осознать потерю?! Или хотя бы — ее тяжесть? * * * Окрестности Капуи. Вилла бабушки. Мне одиннадцать лет. Комнату заливает яркий дневной свет. Пахнет свежим сеном, сухой травой, молоком и, иногда, навозом. Это чтоб не забывать, что мы в деревне. Запах розовых кустов струится тонкими, не различимыми глазом масляными струйками. Они пролегают из открытого окна, росчерком пересекают комнату, исчезают в глубине дома… Я лежу на кровати, укрытый одеялом. Мои руки перевязаны и покрыты жирной мазью. Они уже почти не болят. И сегодня я начал лучше слышать. Настойка зеленой конопли помогает. Я лежу и слушаю звуки. Это приятно. Потом входят двое. Это мои братья. Старший, темноволосый, с острым профилем, и младший, светловолосый и пухлый. Луций протягивает мне руку. — Смотри, Гай, — он раскрывает ладонь. Там сидит кузнечик. Желто-зеленый, с пятнышками. Миг — и кузнечик исчезает… Прыгнул! Младший Квинт с воплями начинает носиться за ним по комнате. Луций, старший, смотрит на меня и улыбается. Это мои братья. * * * Когда я закрываю кодекс, из толщи страниц остается торчать краешек листа. Пергамент другого оттенка, светлее. Я вытягиваю лист и разглаживаю на колене. Почерк — не Луция. Странно… Читаю. У меня снова ощущение, что кузнечик — прыгнул. Все изменилось. Это письмо Луцию, моему старшему брату. Оно написано на латыни, с многочисленными ошибками и помарками. Письмо короткое, но этого достаточно, чтобы понять — речь идет о долгом романе. О будущем замужестве. О любви, наконец. |