Онлайн книга «Политрук. На Ржевском выступе»
|
– Минометы? – Только те, что на «цуйках», но мин мало, всего один ящик остался. – Используй, Женя, – вздохнул я, – выпалывай чертову пехоту! – Как тяпкой! – белозубо улыбнулся Порошин и крикнул: – Минометчики, к бою! Растревоженный и неуспокоенный, я убрел обратно к артиллеристам. За спиной падали четкие команды: – По пехоте! Заряд три! Прицел четыре-шестнадцать! Огонь! – Выстрел! Несерьезный хлопок, и мина взвилась, описывая крутую дугу. – С горячим приветом, хренадеры! – выцедил я. Там же, позже Казалось чудом, что мы все еще живы. И не просто трясемся, зарывшись в норки, а воюем, бьем врага из его же оружия. Сколько наших полегло, я не знал. И не спешил послать за Шубиным или еще за кем – тяжкая усталость одолела вконец. С раннего утра бегаю, ношусь по траншеям в попытке быть везде. Артиллеристы толкают пушку – и я подпихиваю. Пересел «пан Зюзя» на «однойку», затеял боезапас пополнить – и я снаряды таскаю. Громоздит ротный полукапонир – и комбат тут как тут, с саперной лопаткой наперевес… Салов твердо обещал авиацию вызвать – «ближе к вечеру», как он выразился, а до тех пор надо справляться самим. Своими силами. А их уж и нет… Мины кончились. Патроны для «ДШК» и те вышли. Последний снаряд запихали в накаленную «ахт-ахт», и тут прилетело. Меткий ли снаряд послал наводчик танковой пушки или шальной занесло, а только орудие раскурочило в лом. Запаленно дыша, я подхватил снаряд для «однойки» и потащил, терпя ноющую боль в оттянутых руках. Это сколько же я железа «перекачал» сегодня… Шварценеггер позавидует. Громыханье выстрелов и взрывов подутихло или это я малость слух потерял? Все шумы сраженья слились в нудный гул, и он плавал над позициями как монотонный звуковой фон, вроде ливня за окном. Сгибаясь, от чего ломило поясницу, я добрел, дошкандыбал до «однойки». Из задней дверцы как раз показался Зюзя, чумазый и распаренный, с устатку забывший «мову». – Ни, товарищ командир, – крикнул он, бодрясь, – лучше танк склепать! А то я туточки за троих! Сползу за рычаги, подвину цю колдобину, як треба, и обратно к орудию! Заряжаю, навожу… Давайтэ! Кряхтя, он нагнулся, а я выжал снаряд. – О-па! Держу, – прокряхтел военком. – Синицкий обищав подойти, будыть за мехвода… – Скоро составлю вам компанию, – пообещал и я, руками упираясь в корму самоходки. – Щас только с Бритиковым перетолкую, а то у 8-й совсем «арты» не осталось… Много тебе еще? – Давайте ще один, товарищ командир, и хватыть! Я кивнул, да и поплелся за «ще одним». По дороге нашел себе занятие, а заодно – маленькую передышку для измочаленных мышц. Пригнулся и глянул в стереотрубу. Ну, хоть не зря… Десятки танков коптили небо черными и синими дымами, а полегшую траву окраса жженого сахара уминали тушки в шинелях цвета «фельдграу». Картинка! Мой рот сложился в кривую ухмылку. Не зря… – Товарищ командир! Я поднял глаза. Передо мной покачивался Бритиков – бледный, без фуражки, с обмотанной бинтом головой. – Мы там «цуйку» впрягли, товарищ командир, – старательно выговорил лейтенант, – оттащим одну «семидесятипятку» Порошину. А то с того фланга – тишина… – Добро, – кивнул я, экономя слова. Говорить о том, что я-де и шел за этим к нему – зачем? Подхватив на руки снаряд, со стоном распрямился и даже не глянул кругом. Слышит ли кто, как я тут расстонался, или нет, мне было совершенно безразлично. Отупел. Выйдя к «САУ-1», обнаружил Синицкого в изгвазданном танкистском комбезе и шлемофоне, сдвинутом на затылок. – А замполита куда дел? – через силу пошутил я. – В 6-ю ускакал, товарищ командир! Сказал: «Тудой и назад!» Танкист наскоро докурил самокрутку и протянул руки за снарядом… Мы оба слышали зловещий посвист мины, но не придали этому значения. Запредельная усталость и привычка не обращать внимания на сталь разящую сложились… Грохнуло. Взвился вихорек пыли и дыма. Рваные осколки с визгом рикошетировали от гулкой брони, и лишь один зазубренный отлетыш с омерзительным чавканьем увяз в груди Синицкого. – Твою ж ма-ать… – замычал я. Бережно потянув неприятно податливое тело убитого товарища, я оттащил его в укрытие. Самоходка – не танк, целиться надо, орудуя рычагами. Не хватало еще на Синицкого наехать… Сунув снаряд за клепаный порожек, залез сам. Глянул в перископ – немецкая оптика услужливо показала бронированную парочку – вдоль леса крались «тройка» и САУ «Штука», которую в «Красной Звезде» упорно именовали «Арт-штурм». – С вас и начнем… Кряхтя (никто не слышит), я залез на место мехвода, завел двигун, газанул разок и дал задний ход. Подвернул, зажав фрикцион, и вернулся к орудию, перехватываясь и подтягиваясь. – Бронебойным! – хрипло скомандовал себе. – Заряжай! Готово! Огонь! Пушка пальнула, сотрясая рубку. Напуская синего дыму, выпала горячая гильза, залязгала под ногами. Я прильнул к нарамнику. Есть! Правда, я метил в танк, а попал в борт «Штуке». Но опыт есть… – Левее! Спустившись к рычагам, довернул. Стеная и охая, выполз обратно на место командира «однойки». – Бронебойным! Иди сюда… – Дослав снаряд, я вдавил педаль. «САУ-1» качнулась, отзываясь на грохочущий раскат жалобным лязгом и скрипом металлических членов. – Ах, ты… Промазал! Надо было чуть-чуть выше… У танка лишь гусеница слетела, пластаясь серебристой лентой, а башня ворохнулась, чернея дулом, и выплеснула огонь. Взрывом сорвало бронеплиту справа. Я оглох, а увесистые кусочки железа ужалили бок, терзая жгучей резью. – Врешь… – зарычал я. Голос сорвался в скулеж. – Не возьмешь… Больно-то как… Дотянувшись до снаряда, всхлипнул, но ухватился-таки. Зарядил. Кряхтя. Если немецкий наводчик опередит меня… Не думать… Огонь! Выломанное «окно» в борту рубки напускало свежего воздуху, и мне полегчало. А когда бронебойный ударил «тройку» под башню, стало еще легче. – Я первый… В перекрестье вползала «четверка» – и еще один снаряд внедрился в казенник. Выстрел… Что? Я зарядил осколочно-фугасный? Вот дебил… Хотя… Хватило! Проломило-таки борт! Гори-гори ясно… А вот «однойку» добили бронебойным. Чудовищный грохот нахлынул, ударил наотмашь, вынося лобовую броню. Удушливый дым и палящий огонь заполнили весь мир, взрыв всадил в меня осколки и докрасна раскаленные клепки. Я запутался в пространстве, не ведая, где верх, где низ. То ли валило меня, то ли крутило, не помню – сознание тонуло в кипящей смоле. |