Онлайн книга «Мечты темнокожей девочки»
|
И еще долго я могла лишь вдыхать запах тетради, тесно прижимать ее к себе, слушать, как шелестят страницы. Нет в мире ничего лучше ярко-белой страницы с голубыми линиями. Запаха только что заточенного карандаша, его шороха при встрече с бумагой в день, когда наконец начнут получаться буквы. И хотя моя сестра гораздо умнее других, в чем-то она так и не может меня понять. На бумаге Когда я первый раз сама, без помощи, пишу в своей тетради на чистой белой странице свое полное имя — Жаклин Аманда Вудсон, — я знаю, что стоит мне захотеть, и я смогу написать что угодно. Буквы превращаются в слова, слова обретают значение, становятся мыслями, выходят из моей головы и превращаются в предложения, написанные Жаклин Амандой Вудсон. Субботним утром На новой квартире иногда на завтрак у нас есть только коробка смеси для блинчиков, яйцо, водопроводная вода и шипящая черная чугунная сковорода, от которой блинчики не отодрать. Получаются они вполне съедобные, только вот сиропа к ним нет, и мы с грустью вспоминаем Гринвилл, где всегда было что-нибудь вкусненькое. Мы вспоминаем, какая листовая капуста растет там, на Юге, какие дыни, всегда только что с грядки, истекающие сладким соком, таких в Нью-Йорке сроду не видели. Но мы не жалуемся, не ноем, едим что дают и не спрашиваем маму, когда же у нас появятся сироп, масло, молоко… Мы помним, как тосковали в Гринвилле без нее, молча благодарим Бога и жуем блинчики. Первый класс Моя рука в руке сестры, мы идем в сто шестую школу в двух кварталах от нас – ведь мне уже шесть лет. Сестра говорит, что наша школа раньше была за́мком. И я верю ей. Здание растянулось почти на целый квартал. Внутри мраморные ступеньки ведут в класс, там стоят парты из темного дерева, прибитые к темному деревянному полу, красивому и блестящему. Я просто влюбляюсь во все, что меня окружает. В белые линии, которые появляются на доске под рукой учителя, в запах мела, во флаг, который торчит из стены и тихонько колышется надо мной. Теперь для меня нет ничего прекраснее школы номер сто шесть. Ничего лучше нашего кабинета, где учится наш первый класс. Никого добрее мисс Фейдлер, которая встречает меня у двери каждое утро, берет за руку вместо сестры, смотрит с улыбкой и говорит: – Ну, теперь, когда Жаклин здесь, можно наконец начинать. И я верю ей. Я правда верю ей. Еще один Зал Царства Бабушка звонит и спрашивает, распространяем ли мы заветы Иеговы. Мама обещает ей, что будет воспитывать нас в благочестии перед Богом, отыскивает Зал Царства на Бушвик-авеню, и мы снова становимся свидетелями Иеговы. Каждое воскресенье мы нарядно одеваемся, достаем сумки с книгами об учении Иеговы и идем в Зал Царства в семи кварталах от нас. Сборы напоминают нам о Гринвилле, субботними вечерами мы так же наглаживаем атласные ленточки, Хоуп все так же борется с узлом на галстуке, нам так же заплетают косички. Намазав наши волосы маслом, мама борется с ними, но руки у нее не такие умелые, как у бабушки: пряди выбиваются и торчат, в общем, косички выходят не очень аккуратными. Но свои платья мы с Делл теперь гладим сами. – У меня руки заняты, – говорит мама. Она стоит у раковины с хныкающим Романом в одной руке, а в другой у нее бутылочка молока, которую она держит под струей горячей воды. Мама провожает нас до дверей Зала Царства, смотрит, как мы идем между рядами туда, где нас встречают Братья и Сестры. На собраниях они помогают нам переворачивать страницы Библии, наклоняются, чтобы нам был виден текст псалмов в их молитвенниках, подсовывают леденцы «Лайф сейверс» в наши ждущие ладошки… Потом мама уходит домой или сидит в парке и читает, пока собрание не закончится. Она устроилась на постоянную работу. И говорит, что в воскресенье ей хочется отдохнуть. Флаг Когда одноклассники спрашивают, почему мне нельзя произносить клятву верности флагу, я отвечаю: – Мне не позволяет моя вера, – но не говорю: – Я в мире, но не от мира сего. Вряд ли они поймут. Хотя мама и не свидетель Иеговы, она заставляет нас выполнять все их правила и не оставаться в классе во время клятвы. Каждое утро из класса выходим я, Джина и Алина – они тоже свидетели. Иногда Джина говорит: – Может, нам надо помолиться за других ребят, они же не знают, что Бог сказал: «Нет других идолов, кроме меня»? Этот наш Бог такой ревнивый. Джина верит по-настоящему. Из книг она читает только Библию. Но мы с Алиной лишь прикидываемся свидетелями, будто сыграли роль в пьесе, а теперь снова обычные девочки. Бегаем, распеваем «Прекрасная Америка» и «Знамя, усыпанное звездами» – и знаем каждое словечко, а родители далеко и все равно не услышат. Больше всего нам с Алиной хочется войти в класс, прижать руки к сердцу, громко сказать: «Я клянусь в верности…», и чтобы наш ревнивый Бог не подглядывал за нами. Чтобы родители не узнали. Чтобы не слышать без конца от наших мам: «Вы особенные». Избранные. Лучшие. Когда клятва кончается, мы с Алиной друг за другом заходим в класс и садимся подальше от Джины. Но Джина постоянно оглядывается на нас, будто хочет сказать: «Я все вижу. Я все знаю». Потому что мы свидетели Никакого Хеллоуина. Никакого Рождества. Никаких дней рождения. Другие дети смеются, и когда мы выходим из класса, и когда привозят именинные кексы, а мы притворяемся, будто не замечаем шоколадную глазурь на них, будто не хотим потрогать разноцветную обсыпку и отправлять в рот крупинку за крупинкой. |