Онлайн книга «Мечты темнокожей девочки»
|
Но отец сказал, что ни один цветной из Каштанового штата, если он в своем уме, и не подумает туда ехать. – Хотя из Колумбуса можно добраться куда угодно, – говорил он. Что помнят другие – Ты родилась утром, – говорила бабушка Джорджиана. – Помню, как раскричались птицы… Эти противные голубые сойки. Опасные создания – держись от них подальше. Говорят, они могут и кошку заклевать, если разозлятся. А потом зазвонил телефон. В трубке трещало, шумело, но я услышала голос твоей мамы и узнала от нее, что ты родилась. Стояла и думала: «Вот и еще одна девочка, как быстро летит время, давно ли появилась на свет ее сестренка». Совсем как твоя мама и Кэролайн — у них разница меньше года, одна за другой, даже и не помню их по отдельности. Так что ты родилась утром. Знаю это совершенно точно. – Ты родилась ближе к вечеру, – уверяла мама. – Всего через два дня, как мне исполнилось двадцать два. Папа в этот день работал. Пытался приехать в больницу до твоего рождения, но пока добирался в час пик, ты уже родилась. Так что твое появление на свет он пропустил, но ничего нового он бы не увидел. – Была почти ночь, когда ты родилась, — говорил папа. – Увидев тебя, я сказал: «Не повезло девчонке с внешностью – моя копия». – Он рассмеялся. – И с места в карьер заявил твоей маме: «Раз так, у нее должно быть и мое имя». Время моего рождения забыли внести в свидетельство, а потом оно стерлось и из памяти моих близких. Возврата не будет Когда мама принесет меня из роддома домой, мой старший брат откинет розовое одеяльце, посмотрит на меня и скажет: – У нас уже есть такая. Зачем нам две одинаковые? Верни ее назад. Ему уже три года, но он все еще не в силах понять, почему такую маленькую и совсем новенькую куклу нельзя сдать обратно. Как слушать № 1 Где-то в моей голове каждый смех, плач или колыбельная становятся воспоминанием. Дядя Оделл За полгода до рождения моей сестры дядя Оделл, военный моряк, приезжает в отпуск домой в Южную Каролину и попадает под машину. Когда в Нельсонвилле раздался телефонный звонок, может быть, мама развешивала белье или сидела на кухне, приглушая в сердечной беседе со свекровью Грейс тоску по собственной матери и отчему дому. Может, родители уже собрали вещи и собирались уезжать в Колумбус — отец называл его Большим Городом — домой, ведь их дом был теперь там. Но каждую субботу утром они садились в машину и целый час ехали в Нельсонвилл, где оставались до вечера воскресенья. И, наверное, до этого звонка им казалось, что завтра снова начнется череда ничем не примечательных будней. Но уже летела из Южной Каролины весть о смерти моего дяди, пришедшая в Огайо холодным мартовским утром, и этот пасмурный день навсегда оставил глубокую рану в душе моей матери. – Твой брат… – только и смогла произнести бабушка, а дальше мама слышала лишь ее рыдания. Воздух наполнился болью, заныло сердце, которое было спокойно еще мгновение назад, и появилась пустота в душе, будто оттуда вырвали огромный кусок. Хорошие новости Еще несколько месяцев промозглая зима в Каштановом штате не вступит в свои права, и в сентябре, в один из последних солнечных деньков, появится на свет моя старшая сестра Оделла Кэролайн — ее назвали так в честь дяди Оделла и тети Кэролайн. В Южной Каролине звонит телефон. Пока мамина мама идет к нему, она на мгновение закрывает глаза и, открыв, окидывает взглядом двор. Подходит к телефону и смотрит, как сквозь пышные кроны высоких сосен падают на землю лучи солнца, заливая все вокруг ласковым сентябрьским светом… Она берет телефонную трубку и молится про себя: «Только бы новости были хорошими, только бы сладкая осенняя прохлада наконец подарила ей надежду». Мама и Грейс Мою маму и Грейс, мать моего отца, объединяет их родина – Юг. Ведь семья Грейс тоже из Гринвилла. Поэтому моя мама всегда будет для нее родная — по-другому, не так, как собственные дети, которые не способны понять ее до конца. – Уж ты-то хорошо знаешь, кто такие Вудсоны. И эти Вудсоны, и этот их Север, – говорит Грейс, и ее слова вызывают у мамы улыбку, напоминают, что Грейс, как и она сама, не всегда была Вудсон, а кем-то совсем иным. Когда они вместе друг с другом, они дома, Грейс для мамы такая же родная, как воздух Гринвилла. Обе владеют искусством вести разговор без слов. Изобретение южан – потому что лето у них такое знойное, что любые слова будто тают во рту. И южане молчат, глядя вдаль, только кивая, хотя, казалось бы, ничего не происходит, но этот безмолвный кивок всегда понятен тем, к кому он обращен. И здесь, в Огайо, мама и Грейс не боятся долгих пауз в разговоре. Им хорошо уже оттого, что рядом родственная душа. Все же несколько слов мама произносит — о том, как не хватает ей погибшего брата Оделла. И снова молчание – уже другое, но каждая знает, о чем оно. – Какая потеря для тебя, – произносит Грейс. – Думаю, он был нужен Богу, а взамен тебе послана малышка. Но обе они знают, что рана в душе все еще не исчезла. – Ну-у-у, – протягивает мама. |