Книга Лекарь Империи, страница 33 – Сергей Карелин, Александр Лиманский

— Так вот, — продолжил тем временем Бурундук, совершенно не обращая внимания на мой ошарашенный вид. — Я тут за тобой понаблюдал немного. Ну, как немного… весь вечер, можно сказать. И знаешь что? А ты неплох, двуногий. Очень даже неплох. Для начинающего, конечно. И с учетом того, что местные целители — это вообще какой-то цирк с конями. В общем, я тут подумал… и выбрал тебя.

Он произнес это с таким важным видом, будто только что осчастливил меня предложением руки, сердца и половины своего бурундучьего королевства в придачу.

Я медленно опустил ложку. Аппетит как-то резко пропал.

— Погоди-погоди, — я попытался собрать мысли в кучу. — Что значит «выбрал»? И кто ты такой вообще, позволь поинтересоваться?

Следующее утро. Кабинет заведующего хирургическим отделением Центральной Городской Больницы Мурома

Вениамин Петрович Преображенский, Мастер-Целитель и провинциальное светило торакальной хирургии, выглядел неважно. Ночь выдалась бессонной.

Он то и дело подходил к палате интенсивной терапии, справлялся о состоянии маленького пациента, перепроверял назначения. Утром, едва дождавшись начала рабочего дня, он решительно направился в кабинет заведующего хирургическим отделением, Игната Семеновича Киселева, тоже Мастера-Целителя, известного своим прагматизмом и чутьем на таланты.

Киселев, невысокий, полноватый мужчина с бородкой и вечно усталым, но добрым лицом, только пришел на работу и встретил его чашкой горячего травяного чая.

— Что случилось, Вениамин Петрович? — спросил он, заметив бледность и круги под глазами у коллеги. — Опять тяжелая ночка?

— Тяжелее не бывает, Игнат Семенович, — вздохнул Преображенский, принимая чашку. — Мальчишка этот, Ветров… едва не потеряли его вчера. И если бы не один… адепт со скорой…

И он подробно, не упуская деталей, рассказал Киселеву о вчерашних событиях. О том, как молодой, никому не известный практикант Илья Разумовский сначала безошибочно заподозрил у ребенка опухоль, которую проглядели все, включая его самого, Преображенского.

О том, как этот же адепт, в критический момент, когда во время операции у мальчика остановилось сердце из-за непредвиденного осложнения с блуждающим нервом, не растерялся, а буквально ворвался в операционную и, по сути, спас ребенку жизнь, указав на причину и применив какие-то свои, непонятные, но удивительно эффективные методы.

— Я сначала думал, он просто выскочка, Игнат Семенович, — закончил свой рассказ Преображенский, глядя на заведующего тяжелым взглядом. — Ну, знаете, бывают такие, нахватаются верхушек, а мнят себя гениями. А он… он действительно что-то чувствует, что-то видит, чего мы не видим. И знания у него, похоже, не по годам и не по рангу. Такая точность в диагностике, такая реакция в экстренной ситуации… Это не уровень адепта. Это уровень очень хорошего, опытного лекаря.

Киселев слушал внимательно, отхлебывая чай и задумчиво поглаживая свою седую бороду. Он всегда ценил в людях не столько ранги и регалии, сколько настоящий талант и преданность делу.