Книга Лекарь Империи 3, страница 127 – Александр Лиманский, Сергей Карелин

— Какой же упрямый дурак! — прозвучал у меня в голове возмущенный голос Фырка. — Пятнадцать лет себя грызет из-за того, в чем абсолютно не был виноват! Двуногие, вы такие нелогичные!

Я мысленно согласился с фамильяром, но вслух сказал другое:

— Михаил Вячеславович, вы тогда спасали жизнь своего брата. И вы сделали все абсолютно правильно. Аппендицит мог разорваться в любой момент. Промедление могло убить его.

— Могло. А поспешность — убила, — он покачал головой. — И теперь я сам должен лечь под нож? Нет уж. Спасибо. Лучше уж тихо, в своей постели.

Я смотрел на него. Страх и чувство вины въелись в него так глубоко, что никакие логические доводы до него уже не достучатся. Нужно было действовать иначе. Бить в самое сердце.

— А о внуке вы подумали? — тихо спросил я.

Кулагин вздрогнул.

— А что с ним?

— Он будет расти без деда. Вы сможете подержать его на руках сейчас, а что потом?

— Не смейте! — он резко повернулся ко мне, и в его глазах блеснула ярость. — Вы думаете, я не думаю об этом⁈ Думаете, мне легко⁈ Но какой будет толк, если я умру на столе, как мой брат⁈ Они потеряют меня в любом случае!

— А если не умрете?

Я протянул руку и легко коснулся его плеча. Одновременно я пустил по руке тонкую, почти неощутимую струйку своей «Искры». Не лечебную. Успокаивающую. Такую, что мягко снимает панические атаки и проясняет мысли.

Кулагин слегка расслабился. Стена агрессии, которую он выстроил вокруг себя, дала трещину.

— Послушайте меня, — я говорил спокойно, размеренно. — Я не буду вам врать. Любая операция — это риск. Статистику про «один процент» я вам приводить не буду, потому что когда речь идет о твоей жизни, статистика не имеет значения. Но я могу вам пообещать другое.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Оперировать вас будет лично Мастер-целитель Игорь Степанович Шаповалов. Это один из лучших хирургов во всей области, с колоссальным опытом именно на таких операциях. Вы будете в самых надежных руках, какие только можно найти.

А я прослежу, чтобы все прошло идеально. Потому что эта операция — моя первая в этом статусе. И я не позволю, чтобы что-то пошло не так. Это мой личный интерес.

— Я лично проконтролирую каждую мелочь, — продолжил я вслух. — Каждый ваш анализ до и после. Каждую нитку, каждый шов. Я буду рядом с вами от начала и до конца.

Кулагин долго молчал, глядя то на меня, то на разорванный бланк отказа в своих руках.

— Лекарь… а что, если я все-таки… умру?

— Не умрете, — твердо сказал я. Так, будто это был не прогноз, а неоспоримый факт. — Потому что у вашего внука должен быть дед. А у вашей дочери — отец. И я сделаю все, чтобы так и было.

Он медленно, очень медленно, скомкал бланк, а затем разорвал его на мелкие кусочки.

— Хорошо. Я… я согласен. Но если что…

— Ничего не будет, — я поднялся. — Операция завтра утром. А сегодня мы проведем полную подготовку. И, Михаил Вячеславович? Ваш брат, я уверен, гордился бы вами сегодня. Вы принимаете очень мужественное решение.

Я вышел из палаты Кулагина, чувствуя себя так, будто провел не короткий разговор, а сложную психологическую операцию. Убедить человека, травмированного прошлым, снова довериться лекарям — задача порой посложнее, чем удалить аппендицит. Но, кажется, у меня получилось.