Книга Лекарь Империи 3, страница 8 – Александр Лиманский, Сергей Карелин

— Илья… — прошептал он едва слышно, его губы почти не двигались. — Как они там… без меня?

Этот вопрос, заданный человеком на пороге смерти, поразил меня своей простой и трогательной человечностью. Он думал не о себе, а о своих маленьких, молчаливых питомцах. Это был тот самый стержень, который еще держал его в этом мире. И я понял, что должен ухватиться за него.

— С ними все будет в порядке, Сергей Петрович, — я наклонился к нему, и мой голос прозвучал твердо и уверенно. — Я их вылечу. И вас тоже. Обещаю.

Я говорил это не для того, чтобы утешить. Это был не просто психологический прием. В этот момент я давал не только ему, но и себе абсолютно четкую установку. Не просто «попробую» или «сделаю все возможное». А именно «вылечу». Провал не рассматривался.

Он слабо улыбнулся и снова закрыл глаза.

Я взял инструмент. Движения были быстрыми и точными, как всегда. Маленький укол, крошечный образец ткани, стерильная повязка. Все заняло не больше минуты.

Теперь у меня в руках был ключ. Ключ к диагнозу. К спасению. А может, к моему самому большому провалу.

Оставалось только найти замок и повернуть.

Я аккуратно поместил биоптат в стерильный контейнер и вышел из реанимации, кивнув на прощание Светочке.

— Отнесу в лабораторию. Если что-то изменится — сразу звоните.

Она только молча кивнула, глядя на меня с какой-то смесью страха и уважения.

Я шел по ночному, гулкому коридору больницы. В голове была абсолютная тишина, не было ни страха, ни эйфории, только холодная, звенящая пустота ожидания. Моя теория была красива и логична, но она все еще оставалась всего лишь теорией.

Я мысленно позвал Фырка, но ответа не последовало. Он все еще был «там», в организме Шевченко, выполняя самую сложную работу в своей астральной жизни.

Я прекрасно понимал, что без его подтверждения моя гипотеза не стоит и выеденного яйца. Я мог сколько угодно рассуждать про Mycobacterium marinum, но без визуального подтверждения наличия «чужих» это были просто слова.

Я спустился на первый этаж, в лабораторию, где царил организованный хаос. Горы пробирок с анализами, жужжащие центрифуги и резкий запах реагентов — эпидемия «стекляшки» заставляла лабораторию работать в круглосуточном авральном режиме. За столом, заваленным бумагами, сидел уставший лаборант, которого я знал только в лицо.

— Мне нужно срочное исследование, — сказал я, протягивая ему контейнер и бланк с направлением. — Окраска по Цилю-Нильсену.

Он взял бланк, посмотрел на него, потом на меня. В его глазах читалась вселенская усталость.

— Адепт, у нас тут все экстренное, — он обвел рукой горы анализов. — Сотни проб на «стекляшку». Приказ главврача — в первую очередь делать их.

— Это тоже экстренное, — настаивал я. — Пациент в реанимации. От этого анализа зависит его жизнь.

— У нас все пациенты тяжелые, — вздохнул он. — Ладно. Оставляйте. Но раньше утра ничего не обещаю.

Я понял, что спорить бесполезно. У него свои инструкции, свой аврал. Я оставил контейнер на столе и вышел. К утру. Это значило, что у меня есть несколько часов мучительной неизвестности.

Я брел по коридору, не зная, куда себя деть. Идти домой было бессмысленно, я все равно не усну. Сидеть в ординаторской — еще хуже, там я сойду с ума от ожидания.