Книга Лекарь Империи 3, страница 10 – Александр Лиманский, Сергей Карелин

Шевченко чуть не умер несколько часов назад. Его состояние было стабилизировано, но он висел на волоске. В любой момент мог случиться новый криз, и не факт, что в следующий раз мы успеем его вытащить. Ждать до утра было непозволительной роскошью.

Я стоял посреди пустого коридора, быстро взвешивая риски. С одной стороны — прямое нарушение субординации. Действия без одобрения консилиума и вопреки мнению Мастера-целителя Сердюкова. Это гарантированный выговор и серьезные проблемы с руководством, особенно если что-то пойдет не так.

С другой стороны — жизнь пациента, которая висела на волоске.

Для меня выбор был очевиден. Я в своей прошлой жизни принимал решения и посложнее. Ответственность никогда меня не пугала. Протоколы и правила написаны для стандартных ситуаций. А случай Шевченко был из ряда вон выходящим. И требовал таких же, выходящих за рамки, решений.

Взвесив все за и против, я понял, что дальнейшие сомнения бессмысленны и могут стоить пациенту жизни. Решение было принято. Действовать нужно было немедленно. Я развернулся и быстрым шагом направился обратно в ординаторскую.

— Эй, ты куда? — забеспокоился Фырк. — Ты же не собираешься?.. Двуногий, это же против правил! Тебя же съедят! Твои «хомяки»-конкуренты будут аплодировать стоя!

— Пусть подавятся своими аплодисментами, — пробормотал я, садясь за стол и выдвигая ящик в поисках чистого бланка назначений.

Лечение диссеминированной атипичной микобактериальной инфекции — дело долгое и сложное. Нужна была комбинация из как минимум трех мощных антибиотиков. В прошлой жизни я бы назначил рифампицин, этамбутол и кларитромицин.

Здесь, в этом мире, были их магические аналоги, но суть оставалась той же. Нужно было ударить по врагу сразу с трех сторон, чтобы у него не было шанса выработать устойчивость.

Я нашел бланк. Взял ручку.

* * *

Алина Борисова проводила его ненавидящим взглядом из-за поворота коридора. Она видела, как он вышел из ординаторской с решительным видом и направился в сторону реанимации.

Этот выскочка, этот наглый адепт унизил ее. Он унизил ее публично, перед Шаповаловым, перед этими ничтожествами Фроловым и Величко. Он поставил ей диагноз так, будто она была не коллегой-лекарем, а какой-то пациенткой с улицы, и это было невыносимо.

Щеки до сих пор горели от стыда и ярости. Он был прав. Каждое его слово было правдой. И от этого было еще хуже. Она действительно похудела, стала нервной, и этот блеск в глазах… Она все списывала на стресс и переутомление. А он, этот Разумовский, разложил ее по полочкам за тридцать секунд.

Он думает, что он самый умный? Что ему все сойдет с рук? Ну уж нет. Она покажет ему, кто здесь чего стоит.

Она дождалась, пока его шаги затихнут в дальнем конце коридора. Потом, как тень, выскользнула из своего укрытия и направилась в противоположную сторону. Вниз. В лабораторию.

Она знала, что он отнес туда какой-то анализ от своего драгоценного пациента Шевченко. Она видела, как он выходил оттуда. И у нее созрел план. Простой, но действенный.

Если у него не будет результатов, не будет и диагноза. А не будет диагноза — не будет и триумфа. Он останется ни с чем. А завтра на консилиуме она, Алина Борисова, выдвинет свою, пусть и неверную, но вполне логичную теорию об амилоидозе.