Книга Метель, или Барыня-попаданка. Встречи и расставания, страница 42 – Наталья Добровольская

– Не понимаю ничего, чего лопочут! Баба я местная, живу здесь, а в этом доме кум мой, я к нему в гости иду. Кум, понимаешь! Эх, немтыри какие, прости Господи!

– Kum! Qu'est-ce qu'un Kum?^[7]

– Крестный это сына моего, Егорки, экий ты непонятливый, – и он перекрестился и показал крестик.

Часовые что-то стали обсуждать, а пользуясь этой задержкой, Миша и Давыдов за их спиной на цыпочках пробрались в сени и тихонько приоткрыли дверь в избу. Оставив Давыдова караулить в сенях, Миша на правах хозяина заглянул в комнату. За столом сидел, действительно, какой-то невысокий человек полноватого телосложения с худым лицом и маленькими белыми руками, в синем мундире. Было темно, понять, действительно ли это Наполеон, точно было невозможно. Рядом на лавках расположились офицеры, которые чутко дремали.

Миша поднял заряженный пистолет и направил его на Наполеона – все-таки он чувствовал, что этот человек – именно знаменитый «маленький капрал», как его звали в гвардии. Он задержал дыхание и хотел выстрелить, но не смог – он чувствовал, что этого делать нельзя, тут не только история России, но и всего мира изменится, слишком это большая «бабочка», да к тому же мужчина повернулся спиной – а так стрелять вообще позорно.

Миша с Давыдовым переглянулись – они не знали, что делать дальше, время уходило, было слышно, что часовые уже теряют терпение, они все громче говорили и готовы были поднять всех на ноги. Выстрелить сейчас – это погубить себя и своих друзей, уйти так – тоже невозможно. И тут Мишу осенило – он закрыл дверь и подпер ее какими-то дровами, сваленными в сенях, потихоньку выскользнув во двор. Ее он тоже закрыл, да еще и привалил каким-то огромным деревом, валявшимся рядом.

Он уже хотел поджечь все это, но остановился – уж очень жестоко это выглядело. Так фашисты поступали в другую войну, но они же не такие. Ладно, пусть поспят, авось угорят от закрытой печки – а в избе действительно чувствовался угарный запах. А он руки марать не будет. И он чувствовал, что и Давыдов мыслит так же, хотя они не обменялись ни словечком. И тут же мужчины вышли во двор, а Миша, войдя в роль пьяного крестьянина, закричал грубым голосом:

– Эй, кума, ты что тут делаешь? А ну иди на двор, вот я твоему мужику-то расскажу, что ты тут по чужим избам шляешься. Пошла, пошла. – Да еще и тычков надавал, стараясь быстрее уйти с глаз часовых. Те, опомнившись, закричали:

– Attends, аttends!^[8]

Услышав шум, заворочались и в избе, тщетно пытаясь открыть двери, а вся компания – ноги в руки, бросились бежать, едва сдерживая смех. Так и пробежали все три версты, а ввалившись в избушку, уже не сдержавшись, стали хохотать во весь голос:

– Ай да наживка, хороша! Такую добрую куму всякий рад в гости пригласить! Ну и артисты!

– Что, Михаил Иванович, посмотрели на Наполеона? Почему не выстрелили? Не могли?

– Не смог, Денис Васильевич, увы, – Миша вздохнул с облегчением. – А вы почему не стали стрелять?