Книга Потерянная рукопись Глинки, страница 43 – Людмила Горелик

– Я говорил уже раньше, дня за два до этого, чтоб посмотрела у себя хорошо. Она на меня разозлилась, конечно, что потерял. «Отдавала, – говорит, – забрал ты!» Но потом засомневалась, обещала поглядеть. Я в то утро шел мимо ее двери и решил зайти, лично поговорить по-хорошему. Мол, если не найдутся, если ни она у себя не найдет, ни я у себя – так я ей тридцать тысяч отдам, пусть не переживает. Или, чтоб никому не обидно, на пятнадцать договоримся – ведь может, это она сама потеряла, мы не знаем. Расходы пополам. Мы ж давно знакомы. Она б сама, наверно, предложила. Нет, Елена Семеновна, ну как я мог их потерять – тут один этаж всего пройти по лестнице, я и не заходил никуда… Дома мы все перерыли. Скорее всего, не взял я их. Она предлагала взять, да… Вытащила ноты эти, не буду врать. Но потом мы о чем-то еще говорили, и я их у нее забыл. А она сунула куда-то не глядя, так бывает, когда спешишь. Она уже в училище опаздывала, когда я уходил. Но вы-то хоть понимаете, что не убивал я ее?!

– Никто вас не подозревает. Если б подозревали, посадили бы. Мне кажется, Полуэктов подписку у вас взял просто потому, что так положено, правила такие – ведь вы главный свидетель. И конечно, из-за нот, из-за тридцати тысяч никто убивать не станет – это и в полиции поймут. Так что можете смело говорить правду. А то, когда вы изворачиваться начинаете, как раз подозрительно выходит. – Она задумалась. – И кстати, теперь понятно, почему у Даши на полу книги и ноты лежали из шкафа. Она сама сомневалась, что вы забрали, стала у себя искать. А потом почувствовала себя плохо, прилегла…

За разговором они и не заметили, как вернулась Олеся с девочками. Из прихожей послышались детские голоса и лай собаки, встречавшей их.

– Идите руки мыть! – велела детям Олеся, а потом вошла в комнату.

– Я часть разговора слышала, – сказала она. – Правильно вы говорите, Елена Семеновна. Вот и я ему сказала: когда скрываешь что-то, более подозрительно выглядит, тем более врать он совершенно не умеет. Куда ж эти ноты делись… Я тоже думаю, что Славка у Даши их оставил, забыл взять. С ним такое бывает. – Она посмотрела на мужа с легкой укоризной, но одновременно и с улыбкой.

Славик тоже улыбнулся и растерянно развел руками, соглашаясь.

А Шварц заторопилась домой, где ждал ее уже, наверно, голодный Сэнсэй.

В Новоспасском Глинка пробыл меньше месяца. Начиналась осень, настроение композитора ей соответствовало. Выход в работе – эта мысль его уже не первый раз спасала. Ему хотелось сочинять: это защищало от тоски. Он работал над оперой «Руслан и Людмила». По ночам ему снились страшные сцены, в которых фигурировали Наина и карлик. Несмотря на хандру, писалось хорошо. Требовалось доработать либретто, и он поехал в Петербург. По дороге сильно простудился. Болеть ему было не внове. Но музыка всегда заставляла болезнь преодолевать.

Вскоре после приезда стало понятно, что роман с Екатериной не закончен. Они скучали друг без друга. В Петербурге возобновилась их интенсивная переписка. Предотъездные размолвки казались забытыми. Оба говорили в письмах о чувствах, которые не проходят и никогда не пройдут. Он рвался к ней в Полтавскую губернию, намечал поездку на лето.