Книга Потерянная рукопись Глинки, страница 75 – Людмила Горелик

– Это и играй. Сейчас выносить начнем, не надо Шопена, играй это. Погромче.

И Витька играл. Леля распахнула вторую створку двери, чтобы по всему подъезду слышно было. На лестнице происходило движение: топая, спускались с четвертого этажа люди, несли гроб… Но музыку этот шум не заглушал. Она парила надо всем. Это была странная мелодия – печальная и веселая, гибнущая и побеждающая… И всегда свободная.

Похоронная машина с двумя автобусами провожающих отъехала, дверь в квартиру Дубовецкого закрыли. Витька все сидел возле пианино, хотя уже не играл. В одну точку смотрел.

– А ты чего на кладбище не поехал? – спросила Леля.

– Я уже проводил, попрощался… Откуда эти ноты у тебя? И чья это музыка?

– Ноты одноклассница подарила, Верка Фогельсон – может, знаешь ее? (Витька отрицательно покачал головой.) А что за музыка, Верка сама не знала: она и играть не умеет, не училась никогда. Ей тоже кто-то отдал.

– Интересная музыка. Похоже, это девятнадцатый век. Романтизм чувствуется. И конечно, по народным цыганским мотивам. Ладно, я пошел. Извини, что побеспокоил. – Виктор поднялся со стула.

Леля замялась.

– Слушай, Витька, если тебе эта «Цыганская фантазия» так понравилась, так я тебе ноты отдам. Мне они не очень нужны. Я и играю-то редко.

– Правда? – обрадовался музыкант. – Что ж, спасибо, Леля. Если действительно тебе не нужны, то я возьму – мне музыка очень понравилась.

И он ушел с нотами.

И вот теперь Леля думала – похоже, эти самые ноты Виктор Нине подарил. Узнать бы поточнее.

Прошел месяц, август наступил, дожди участились. Поля почти все были убраны, сено собрано в стога.

Глинка не считал себя хорошим хозяином – не то чтобы он плохо разбирался в сельском хозяйстве, но просто не хотел погружаться в скучные хозяйственные проблемы. В Починке у него было довольно много крепостных, без малого двести душ; мужского пола несколько меньше, чем женского. Отношения между владельцами и крепостными были хорошие; жили глинковские крестьяне неплохо – все хозяйские работы выполняли и за своим наделом успевали следить. Занимались хозяйством преимущественно Стунеевы, сам Глинка не вникал. Случалось, впрочем, что о хозяйственных или крестьянских делах говорили за обедом, тогда композитор волей-неволей прислушивался.

В тот день обед накрыли в доме, так как стояла непогода, на веранде было сыро.

– Дожди пошли, а лужок тот за Хмарой так и не убрали, – сказала Маша, задумчиво глядя в окно, на стекающие с той стороны стекла капли. – И свои наделы тоже крестьяне еще не все убрали, с чего подати платить будут? Кстати, Дмитрий, управляющий сказал, что Зябрин все ж заплатил недоимку, а я уж не надеялась.

– Это ты про Демьяна Зябрина? – откликнулся Дмитрий Алексеевич. – Чего ж ему не заплатить?! Трое сыновей, двое женатых. Благополучный двор.

– Уже не такой благополучный. Младший сын жениться не хочет. Двадцать два года парню, третью невесту предлагают, а он все нос воротит. Демьян жаловался: не может сам сладить; просил заставить его. Пригрози парню, Дмитрий, что в солдаты отдашь. Или, может, розги?

Глинка отодвинул тарелку.