Книга Потерянная рукопись Глинки, страница 79 – Людмила Горелик

– Сэнсэй, выходи! – позвала Шварц.

Вайт прыгал вокруг, Наташа с Катей тоже прыгали и смеялись. Кот не реагировал. Елена Семеновна тяжело опустилась на колени, заглянула под кровать.

– Сэнсэй, это ты, котик? Вылезай, колбаску пойдем есть!

Она не была уверена, ее ли это пропажа. Пушистых и больших черных котов довольно много. Никаких отличительных признаков у Сэнсэя не имелось. Однако кот откликнулся на имя и узнал Шварц – вышел к ней. Славик в это время придерживал Вайта, а Леля быстро схватила кота.

– Ну вот! Молодец, что вышел. А то в коробку какую-то залез… – Пренебрежительно кивнув в сторону коробки, она повернула к ней голову.

Это была большая коробка от компьютера, с соответствующими надписями. Сейчас коробка стояла боком, за крышку с внутренней стороны зацепился лист плотной бумаги… Леля пригляделась. Даже не лист, а листы. Чуть пожелтевшие, с нотными линиями, исписанные от руки… И Леля узнала ноты! Это были не просто ноты, а те самые! Те, которые ей когда-то отдала не знающая нотной грамоты Верка Фогельсон, а позже она сама, растроганная игрой Виктора Ардона на похоронах Дубовецкого, подарила музыканту…

– Что это? – хриплым голосом спросила Леля и выпустила кота, за которым тотчас помчался заливающийся лаем Вайт. Девчонки тоже завизжали, Олеся с криками «Наташа, Катя!» кинулась к детям, схватила громко шипящего кота, уже изготовившегося как следует отдубасить Вайта… Крик, визг, рык, лай! Двое в этой комнате стояли тихо, не шевелясь, уставившись на ноты: Леля и Славик.

Мицкие, доставившие в Починок Ивана Зябрина, вспомнили, что девушка бежала за их каретой, однако быстро отстала. Лиза хотела остановиться и спросить ее, почему она бежит под дождем, но они и так задержались и промокли, когда забирали лежащего на дороге мужчину. Александр боялся, что жена простудится, они спешили.

Теперь Стунеевы повели гостей переодеться в сухое и перекусить, а Глинка занялся беглым мужиком и пришедшей по следу кареты девушкой.

Допрошенная им Мариула рассказала, что сбежали они с Ванькой вместе, потому что его хотели женить, а ее выдать замуж за цыганского барона. Они же с Ванькой любят друга друга (встретились случайно и познакомились весной), жить друг без друга не могут.

– Но разве ты не понимаешь, что он крепостной? – сказал Глинка. – И ты станешь крепостная, если выйдешь за него. Бежать второй раз у вас не получится, ты уже, думаю, поняла. Пойдешь ли в крепость?

Он сознавал провокационность своего высказывания и с интересом ожидал ответа.

– Да, пойду! – тотчас откликнулась девушка. – Век за тебя будем бога молить, если сделаешь так, чтобы отец мой согласился меня за Ивана замуж выдать! Буду твоя крепостная, работать на тебя буду.

Говорила она с большой искренностью. Композитор еще в первую встречу, когда слушал ее пение в таборе, заметил эту особенность. Голос не только был хорош сам по себе – в нем сквозило искреннее переживание, правда. «Или еще это называют – душа…» – подумал Глинка. Точно так же, правдиво, она ответила тогда на его вопрос о желании учиться петь. «Нет!» – сказала она, и он тотчас поверил, не уговаривал ее. Теперь стало понятно, почему она не стремилась петь: чувство любви было для нее выше.