Книга Золотой камертон Чайковского, страница 123 – Юлия Алейникова

– Вот, это вы молодец. Дисциплина для творческого человека вещь сугубо необходимая, – похвалил его Павел Иванович. – А то знаете, как бывает? Встанет человек утром, потянется не спеша, к восьми утра на службу не надо, да и концерта вечером вроде нет, можно еще поваляться, потом книжку почитать, по телефону от скуки поговорить, и день прошел. А работа стоит. Никто же ничего делать не заставляет, над душой не стоит, даже если, скажем, человек над заказом каким-нибудь работает, над музыкой к фильму или спектаклю. Вот так проваляется он месяц, а потом глядь, до сдачи работы неделя осталась, а у него и конь не валялся, и давай на скорую руку ерунду какую-нибудь сочинять. Раз такое с рук сойдет, два. А потом с ним и дел никто иметь не захочет. У режиссеров ведь тоже, знаете, всегда сроки горят. А если заказа нет и вдохновения нет, тоже, значит, работать не надо? – поучительно выговаривал Павел Иванович. – Ерунда! Работать надо всегда. Вдохновение приходит в работе, а если ты не про нее, а про девушек, скажем, думаешь, так и надеяться на толковый результат нечего. Дисциплина! Дисциплина – основа любого успеха! Так и запомните, мой дорогой, без этого вы ничего не добьетесь. Композитор – человек вольный, у него ни тренера, ни начальника нет, а потому он сам себе и тренером, и начальником должен быть, – наставительно поднял вверх палец Павел Иванович. – Ну а мне, пожалуй, пора. Спасибо за чай. И счастливо съездить, – поднимаясь из-за стола, пожелал композитор.

Максим, провожая его, снова вынул из ящика камертон и, небрежно поигрывая им, пошел провожать гостя.

К вечеру подморозило, но Максим заранее все предусмотрел, а потому сидеть в сарае ему было комфортно и тепло. Он заранее приготовил чурбак, поставив его возле большой щели с хорошим обзором. Прихватил с собой термос с чаем, бутерброды и огромный, до пят, вонючий тулуп, который нашел на чердаке среди прочего хлама. В таких овчинных тулупах, наверное, еще при царе Горохе ямщики щеголяли. Но, как бы то ни было, накинутый поверх куртки, от холода этот доисторический монстр защищал.

Так Максим проскучал часа полтора в сарае, если не больше, пока не почувствовал неприятное кручение в животе. Потом голова стала побаливать и кружиться, он то покрывался испариной и промокал пот со лба, то трясся от озноба.

С каждой минутой Максиму становилось все хуже. Слабость была такая, что он едва с чурбака не свалился.

– Отравил. Все-таки отравил, – бормотал Максим, пытаясь выбраться из сарая, теперь уж ему было не до засады. Надо было срочно добраться до дома, промыть желудок, а еще здорово было бы врача вызвать.

Максим, кое-как выбравшись из своего укрытия, оторвался от стены сарая, покачнулся, упал на снег, и его тут же обильно вырвало.

– Ну вот, уже получше, хоть температура спала. И не рвало больше, – бормотал Павел Иванович, откладывая в сторону градусник и поправляя Максиму подушки. – Спасибо доктору. Такая хорошая женщина попалась, внимательная, ответственная. Один бы я не справился, и Феде Крюкову спасибо, сбегал на станцию, неотложку вызвал, и ведь счастье, что он вчера приехал и как раз со станции домой шел, когда я вас нашел, а то бы ведь и замерзли насмерть! – Голос Павла Ивановича дрожал от пережитого волнения.